Филька покачала головой, отметая все возражения.
– Рост не имеет значения, Рома. Итак, Эрик будет играть Оливию…
Ромка погас, даже плечи опустил и стал совсем не похож на Великого Режиссера. Странно. Далась ему эта Оливия! Весной, когда распределяли роли, вообще хотел Виолу-Цезарио взять, но тогда решили ее отдать Ахмету, а Оливию – Волку. Оба пролетели с экзаменами летом, а осенью роли и не обсуждали.
Филька трижды хлопнула в ладоши и велела продолжать репетицию. Снова – Цезарио, Орсино, придворные.
С придворными проблем не оказалось. Особенно с Валентином. Ромка на этот раз выдал не только ревность, но и старательно скрытую вражду. Такой получился Валентин – прям сахарный пончик с повидлом. Из волчьей ягоды. Дона аж передернуло, и подумалось – вот талантище, так вжиться в роль! Редкостной души сволочь вышла!
Цезарио на провокацию не поддался, отшутился…
И тут проблема случилась у герцога.
Даже не проблема, а помешательство. Позабыв про Ромку, про Поца и про все на свете, он говорил положенные Орсино реплики, но изображать ненормального ему уже не пришлось – ни к чему изображать то, что и так есть.
Такое помешательство с Доном случалось иногда в приступе вдохновения, когда он видел… ну да, именно видел. Совершенно не то, что все остальные, но точно знал, что видит правильно. Вот и сейчас – он видел. А все остальные – ослепли и оглохли, а может, отупели, потому что не видели того, что не увидеть невозможно! Взять хоть улыбку Цезарио, когда он улыбался Валентину: на его щеках появлялись ямочки, и сами щеки были гладкими и нежными. А ведь они все уже бреются, большинство не первый год. А Цезарио… то есть Киллер, сегодня с утра не брился, некогда им было, а никакой щетины, совершенно же! У Дона – есть, колется. И Маринка на него, небритого, фыркает и не хочет целоваться, а Виола бы захотела? Ей нравится?.. Черт, не ей, ему же! Цезарио, Киллер, Леон…
– Видал ли кто Цезарио?
Да какая разница, все равно – Виола! Когда она подбегала к своему герцогу – так легко, как будто летела над травой… то есть сценой… ну не двигаются так парни, почему этого никто не видит? И где были его, герцога, глаза? Он ведь тоже верил, что это Цезарио, а вовсе не Виола! Может, сбивал с толку берет? А теперь этот берет опять сбивает с мыслей, путает, зараза, потому что надо думать об Оливии, герцогу положено об Оливии! Так же как Дону – о Маринке и о Поце. А думается, что берет – точно в цвет Виолиных глаз. И эти локоны из-под него… и зачем их связывать в хвост? Совершенно лишнее.
