В записях конца 90-х гг., опубликованных в журнале «Нёман» за 1997 г., Брыль пишет в основном о болезнях и кончинах своих друзей-ровесников: Василя Витки, Анатоля Велюгина, Пимена Панченко, Максима Танка, о последних и о самых запомнившихся встречах с ними. В его записях появляются сны, где он снова встречается с дорогими ему коллегами-писателями, которых уже нет. Желание вспомнить трогательные подробности, собственное бессилие в утешении и желание отдать должное, сказать что-то очень важное, известное только ему, движет его пером. Скорбь, но не отчаяние, доминирует на этих страницах.
Следующей, последней прижизненной книгой писателя стала «Блакітны зніч» (2004). Книга написана после кончины жены писателя, и могла бы называться «книгой потерь», однако его преданность семье, детям и внукам удивительна, все подлинные ценности жизни совпадают с традиционным крестьянским сознанием. В книге приводятся его военные письма, написанные невесте, а потом и жене, записи о детях, особенно о маленьком сыне, — писатель стремится заново пережить и перечувствовать лучшие мгновения жизни и в этом находит утешение.
Подведем итог: главное отличие писательского феномена, именуемого Янка Брыль, от его сверстников-современников по белорусской литературе — в его равномерной направленности, равноудаленности от востока и запада, от России и Польши. Что дала ему его биографическая и творческая «включенность» в две родственные культуры? Два определяющих качества. От польской литературы Брыль унаследовал душевное изящество, сдержанность, его открытость имеет свои границы, которые в некоторые моменты могут показаться читателю холодностью, отстраненностью, если бы не терпимость, никогда не покидавшая автора, если бы не мудрость его человечности. Эти же свойства можно назвать особой интеллигентностью сельского жителя, потому что и в своем творчестве, и в жизни Брыль производил впечатление исключительно интеллигентного человека. А от русской литературы, в особенности от Толстого, на всех очень непростых этапах жизни и творчества хранились в нем четкие моральные ориентиры, точная выверенность всего написанного самой строгой, почти библейской моралью. При этом по всему внутреннему складу он остается человеком века Просвещения, в котором присутствует легкая антирелигиозная, но ни коем случае не атеистическая компонента. Так, в романе «Птицы и гнезда» (1964) молодой Алесь Руневич вспоминает сцену из детства, как они со старшим братом пародируют в своей хате церковную службу, как их застала мать, и как им с братом попало. Автор с уважением относится к вере своей матери, но в романе долю собственного скепсиса при этом воспоминании не скрывает; на протяжении жизни это отношение не слишком меняется. В самых последних своих заметках, повествуя о гибели родных и самых близких друзей, он имеет мужество оставаться самим собой, не следуя «моде» на веру.
