Мельком Кольцов заметил, что они уже миновали Лубянскую площадь и выехали на Тверскую.
– А что, мы не в Чека? – удивленно спросил Кольцов.
– Потом, потом! – с некоторой загадочностью в голосе сказал Гольдман. – Попутно у нас еще одно небольшое дело.
С Тверской они свернули на Садовое кольцо, потом – на Арбат. С Арбата – в узкий переулок и затем нырнули в тесный уютный дворик.
– Ну вот! Приехали!
– Что у нас здесь за дела? – спросил Кольцов, не выбираясь, однако, из автомобиля.
– Да ты хоть выйди! Разомнись!
По их веселым и таинственным взглядам Кольцов понял: тут что-то затевается.
Кольцов выбрался из автомобиля, следом то же сделал Иван Игнатьевич: он внимательно следил за Кольцовым и повторял все его движения.
– Ну ладно! – с легким раздражением сказал Кольцов. – Выкладывайте! Что у вас здесь за тайны?
– Никаких тайн! Решили попутно проведать человека.
– Какого еще человека? Кончайте шутки. Меня на Лубянке ждут.
– Не шуми, Паша! Всему свой черед! – с прежней загадочностью сказал Гольдман и направился к двери подъезда. Обернувшись, он заметил, что Кольцов продолжает стоять на месте. Это взбесило Гольдмана:
– Ну, ты, козлище упрямый! Зачем людей обижаешь? Неужели тебе не интересно, какой сюрприз приготовили тебе товарищи!
– Так бы и сказали: сюрприз. А то: «кого-то проведаем». Гардеробщика с Лубянки, – и Кольцов пошел следом за Гольдманом.
В подъезде Гольдман спросил у Бушкина:
– Третий, что ли?
– Третий, третий, Исаак Абрамович, – укоризненно проворчал Бушкин. – Который раз сюда наведываетесь, а все не запомните.
На третьем этаже Бушкин прозвенел ключами и затем отпер высокую резную дверь. Распахнув ее, отступил.
Отступил и Гольдман, пропуская впереди себя Кольцова.
– Входи!
Кольцов вошел в прихожую. Она была пуста. Кроме прибитой к стене деревянной вешалки, здесь больше ничего не было.
– Ну, вошел, – сказал Кольцов. – Ну и что?
Кольцов начинал догадываться: Гольдман, зная нелюбовь Павла к многолюдным казенным гостиницам, которых он по возможности старался избегать, снял для него на время пребывания в Москве частное жилье.
Гольдман бросился к следующей двери, ведущей из прихожей в комнаты.
– Сюда!
Кольцов, а за ним и остальные вошли в коинату. Оттого, что в ней не было никакой мебели, кроме большого круглого стола, она казалась огромной.
Бушкин тем временем поочередно открыл еще две двери, ведущие в комнаты поменьше. При этом он голосом циркового шпрехшталмейстера объявил:
– Спальня!.. Детская!..
