Или вулкан просыпается... А люди? Живут себе потом на склонах горы, возле кратера, и пепел туристам предлагают в качестве сувенира. Сам однажды купил... Конечно, учитывают вулканьи повадки, но живут. Если нечто произойдет — шанс на это во-от такой! — Ивашов продемонстрировал мизинец своей большой, спокойной руки, — сразу надо в траншею. И не падать на дно, а к стене прижиматься... Запомнили?
— Вы, Иван Прокофьевич... в случае чего где будете? — спросила мама.
— Посмотрите, какие шмели и пчелы! — вместо ответа воскликнул он. -
Того и гляди ужалят.
Опасности мирного времени, которые, оказывается, тоже были еще возможны, успокоили нас.
— Полностью, Тамара Степановна, землетрясение исключить нельзя, продолжая любоваться природой, сказал Ивашов. — Значит, будем прижиматься к стене... Вот таким образом.
Когда бригадир убедился, что Ивашов не слышит его, он небрежно прокомментировал:
— А на дно еще лучше... Вернее! И голову лопатой прикрывать надо.
Металл все же!
Мама потребовала определенности:
— Так на дно или к стене?
— Руководству виднее, — ответил бригадир, вновь давая понять, что ему-то на самом деле гораздо виднее.
Демонстрируя нам и прежде всего Ляле свою независимость от начальства, он добавил:
— Трудно под прожекторами работать. Что, я сам не соображу? К чему это шефство?
Фашисты опять летели на Москву. И опять небо залили асфальтовыми иероглифами. Тупое, мертвое равнодушие двигалось в вышине. Лопаты и без того утомились за день, а тут их стук и лязг стали вовсе безвольными, беспорядочными.
Командный пункт расположился далеко от нашего «фронта работ»... Но
Ивашов невзначай оказался рядом, с лопатой в руках.
— Задание выполняем. Не считаясь со сложностями! — отрапортовал бригадир.
— Скажите еще: «Не считаясь с потерями!» Со всем этим грех не считаться, — рассердился вслух Ивашов, хотя ему не хотелось в нашем присутствии унижать бригадира.
Тупой, мертвящий гул удалялся... Мы думали: куда на этот раз упадут фугаски? В арбатский переулок? В Замоскворечье? Неопределенную тревогу легче перебороть, чем тревогу конкретную. Беспокойней всего было Маше: рядом с Лялей находился отец, за моей спиною вздыхала мама, а ее родители были там, где сирена, надрываясь, возвещала об опасности слепой, безрассудной.
Все смотрели на Ивашова: ос должен был повернуть «юнкерсы» вспять, не пустить их в Москву, уберечь паши дома.
— Организуй что-нибудь... Маша, — неожиданно переложил он ответственность на ее плечи. — Ну, хотя бы концерт.
