Он поглаживал пальцы Доротти. Они улыбались друг другу. Им казалось, что этот южный ветер несет запахи спелой пшеницы, которыми был напоен воздух в деревеньке над озером.
Они увидели впереди рой болезненно вздрагивающих огоньков, казалось, дрожат не они, а нагретый воздух. Это был Эванстон. Как только выехали за Эванстон, Герберт дотронулся до плеча шофера.
— Направо, вниз.
— К воде?
— Ну да.
Остановились на перекрестке, вышли из машины. Герберт нес сетку с бутылкой, пуддинг и коробку пирожных.
Тропинка, как ручеек, круто бежала вниз среди густых кустов с острыми иголками на ветках. Слева высился глухой забор, затянутый сверху колючей проволокой. На углу блестела лампочка, тусклый свет ее падал на тропинку и кусты.
Внизу виднелась голубая, почти бирюзовая вода. Лунный свет растекался по ее глади.
Спустившись по тропинке вниз, они уселись на берегу. Доротти поджала ноги и накрыла их краем юбки. Герберт выбил пробку и налил в стаканы вина.
— На, пей.
Она сначала пригубила, потом выпила все. Герберт один за другим выпил два стакана. Теперь они молча сидели, глядя вдаль и прислушиваясь к долетавшим звукам. Стук электрички напоминал о том, что уходит время. То в одну, то в другую сторону бежали освещенные вагончики. Когда поезд замедлял ход, грохот превращался в шум, как будто ветер сеял по улице листья.
Вдали справа молочно-розовое зарево повисло над Чикаго. Воды Мичигана только у берега серебрились в лунном свете, а дальше совсем сливались с ночью, приобретали свой обычный темный цвет…
Но самое главное было то, что пахло пшеницей, а когда ветер волной набегал с озера, тянуло гнилью, травой, водорослями.
— У меня голова кружится.
— Ну…
— Очень кружится, Герберт, держи меня.
Она оперлась о его ноги, и он привлек ее к себе, чтобы она могла положить голову ему на колени.
— Уедешь?
— Да.
— Жаль.
— Почему?
— Так.
— В бутылке есть еще немного, хочешь?
— Нет, у меня и так уже голова кружится. Как хорошо.
— А сейчас?
Он наклонился и коснулся губами ее щеки. Она не отвернулась и не спрятала губ, и он долго-долго целовал их, пока они не стали влажными, мягкими, усталыми.
Тогда она поднялась и сказала, что нужно возвращаться.
— Поедем в Уорренвилл.
— Что ты, Карл ночует дома.
— Ну и что?
— Не могу. Кто будет купать ребенка?
— Иди сюда.
— Нет, здесь — нет.
— Почему?
Но она не ответила и пошла по дорожке.
Он быстро догнал ее, да она и не собиралась убегать.
Они стояли, обнявшись, и вдруг услышали голоса.
Шли рыбаки на вечерний лов. Они сказали «добрый вечер» немного не так, как обычно говорят «добрый вечер».
