«В это время там, на площади, царит всеобщее оживление. Молодые девушки идут с работы или спешат на свидание. Старые ловеласы не прочь увязаться за ними. Троллейбусы вышвыривают людей у белой лестницы Мавзолея. Полиция, лучшая в мире полиция, если судить по мундиру, прогуливается вдоль тротуаров. Форма не мешает им любезничать с женщинами, которые сами управляют автомобилями. Уж такая это дрянь, полиция. Вот это все — правда. Я поверну в сторону площади Венеции, смешаюсь с оживленной толпой. Мы пойдем вместе. Вчера я послал записку — это сущая правда; и мы удерем отсюда».
Для Герберта наступали привычные часы одиноких бесед с самим собой. Он боялся мыслей об аэродроме, о полете, о душном автобусе и чадящем плоскогорье.
«Но почему же я должен бояться всего, что составляет понятие «база». Может быть, если я сумею еще раз прочесть эту сказку, эту чудную сказку о нормальном человеке, которым я, безусловно, был когда-то, может быть, тогда я быстрее пойму, что правда, а что только глупая история. Даже если это не даст ничего, все равно стоит прочитать. Скоро мы сбежим отсюда вместе, и нужно соединить то, что было давно, и то, что ждет нас впереди, в одно целое. Так будет лучше, во всяком случае спокойнее».
Он все охотнее поддавался этой обманчивой правде. Теперь он старался вспомнить, с чего нужно начать, чтобы быть уверенным, что это действительно было начало.
Поезд дальнего следования на этот раз задержался на маленькой станции дольше, чем обычно. Здесь они сошли, большая группа мальчиков. Пока они выбрасывали из окон свои вещи, пока вытаскивали из багажного вагона палатки и прочее оборудование, железнодорожники обстоятельно и в очень обидных выражениях вспоминали всех их предков до пятого колена.
Весь личный состав станции состоял из одного-единственного дежурного, который по совместительству продавал также билеты, встречал приезжающих, обслуживал багажное отделение и толстую барменшу — свою жену. Кроме станционного здания, был еще здесь маленький домик, сложенный из пустотелого кирпича, за ним пакгауз, красивые и гордые тополя вдоль вытоптанной дорожки, ведущей к уборной. Уборная была просторная, прохладная, посидеть в ней было подлинным удовольствием, даже для тех, кто привык к комфортабельным городским клозетам.
Начальник лагеря распределил ношу. Герберту, которому всегда не везло, досталось опекать тяжелый шест для палатки.
Вместо заказанных двух автобусов приехал только один. Шофер пошел побалагурить с женой дежурного. Ребята тем временем грузили палатки на крышу, бросали в автобус рюкзаки. Те, кто был посильнее, уехали первым рейсом. Остальным, в том числе и Герберту с его тяжелой ношей, пришлось ждать возвращения автобуса.
