— С диггерами Служба борется, — сказал Лопатин. — Увольняет иногда. Иногда еще круче… Но они, по большому счету, часть той же системы.
— И то, что они делают, уже кем-то сделано… Как с вендеттой мадам вице-спикера.
— В жизни все не так прямо и не так жестко, — возразил Василий Вениаминович. — Скоро убедишься. Есть один финт… Но пока об этом говорить рано, мне еще нужно согласовать с начальством… Хочет Крикова вторжения в прошлое — получит свое вторжение.
— Так что, в итоге она никого не убьет?
— Убьет, убьет, — заверил Лопатин. — Собственноручно, из именного “кольта”.
Олег допил чай и затушил сигарету.
— Вы, Василь Вениаминыч… Вы сами толкаете меня на преступление. Нелогично.
— Прошлое изменить можно, судьбу — нельзя, Шорох. Ты все равно окажешься в диггерах.
— В преступниках, — уточнил Олег. — И много я совершу вторжений?
— Много, — ответил Лопатин без улыбки.
* * *
Работы было полно, но после чаепития с Василием Вениаминовичем она казалась дурной и ненужной. Не то чтобы Шорохов разленился — он просто перестал видеть смысл.
Он стартовал в декабре и финишировал в нем же, но двумя днями раньше. Чайник исчез, Лопатин оделся в пальто и передвинулся в сторону, в кабинете появилась Ася и еще один Олег. Пол покрылся пылью, а столы — кипами старых отчетов. Вот их-то Олег и уничтожал на портативном резаке — совал в него лист за листом, при этом еще успевал что-то почитывать.
— Здрась, Василь Вениаминыч! — гаркнул Шорохов, насколько мог бодро. — Привет, Аська. Здорово, Шорох.
Олег приблизился к Лопатину и церемонно пожал ему руку. Начальник был удивлен, но лишь самую малость. Просто не ждал. Ася, в отличие от Василия Вениаминовича, растерялась всерьез, и Шорохов, не преминув этим воспользоваться, чмокнул ее в щечку. Самому себе он кивнул — этого было вполне достаточно.
— Здорово… — оцепенело произнес двойник, опуская в прорезь очередную страницу.
— Василий Вениаминыч, я тут еще часа два проторчу, — сказал Шорохов. — В смысле, он…
— Откуда ты знаешь? Ах да…
— Вот именно. Бумажки и Прелесть порезать может. А мне бы сейчас… то есть ему… сгонять бы кой-куда. Работы, Василь Вениаминыч!… — страдальчески закончил Шорохов и для выразительности чиркнул себя ладонью по горлу.
Лопатин немного покочевряжился и разрешил. Собственно, Шорохов и не сомневался — ведь так все и было. Двойник, заскучавший на резке бумаги, согласился сразу — оно и понятно: не терпелось человеку в бой. Глаза у него светились неподдельной гордостью и честным желанием служить. Олег даже позавидовал. А кроме гордости, там горела, прямо-таки пылала уверенность, что черное — это черное, а белое — уж точно не синее.
