Кажется, «Наоко» так и расшифровывалось: «Ненецкого автономного округа компания». Впрочем, что означали имена нынешних фирм, могли знать только их отцы-основатели. В этих буквах могло быть зашифровано что угодно: имя любимой тещи, инициалы компаньонов или даже сокращенный жизненный лозунг «накося выкуси».
Подытожив мысленно все, что ей удалось выяснить у капитана Дубовикова, Анна назначила Генриетте встречу. Вне дома. Специально, чтобы не утонуть в рыданиях и упреках и иметь возможность вовремя оборвать разговор. Ведь выпроводить плачущего человека из своего дома по силам не каждому…
«А оставить Генриетту за столиком в кафе, встав из-за стола, проще?» — со злостью поинтересовалась Светлова у самой себя.
Свинство оставалось свинством, дома ли они будут встречаться, в кафе, на скамейке ли в парке…
Но у Светловой не было выбора. Она уже не принадлежала самой себе. И само собой разумеется: ни при каких обстоятельствах она не собирается — «со своим животиком»! — участвовать в переделе нефтяной собственности на просторах бывшего СНГ. На фиг…
В конце концов, все на этом свете, очевидно, и в самом деле делается «ради детей»… Все или почти все.
Ради своей дочки, ради того, чтобы вернуть ей отца, Генриетта эгоистически втягивает Светлову в эту историю по спасению Ладушкина. Но и Светлова эгоистически — ради своего ребенка! — не должна идти на поводу у Генриетты и обстоятельств, не должна и в это ввязываться.
«Генриетта! Я бросаю вас с Ладушкиным на произвол судьбы. Извини». Вот что она должна сказать.
И Светлова это сказала.
Вилочка для торта застыла в воздухе где-то на подходе к губам Генриетты, а сами губы округлились от ужаса.
— Аня! — только и пролепетала рыжекудрая жена Ладушкина.
— Никаких «Аня»! Никаких слез в голосе и мольбы в глазах! Я отказываюсь от дальнейшего участия в этом деле. Это слишком опасно. Если Ропп действовал для людей из «Наоко», то комментарии излишни.
— Но…
— Нет и нет.
— Аня!
Глаза Генриетты наполнились слезами.
Вот и наступил этот запрограммированный Светловой миг. Именно поэтому она назначила встречу в кафе. Дальнейший разговор будет набором всхлипываний и повторений.
Светлова встала из-за стола. И Генриетта все поняла. Она обреченно, как осужденный, выслушавший приговор, опустила голову.
Чувствуя себя хуже некуда, то есть настоящей свиньей, Светлова вышла из кофейни.
…Генриетта догнала Светлову на углу Камергерского и, придержав за рукав пальто, сухо сказала:
