— Помню, — обреченно вымолвил он.
— Тогда должен помнить и меня. Помнишь как выдумал меня? А? Затем заманил её сюда, и отдал в мои руки. Я приковал эту стерву здесь! Чтоб ты мог приходить сюда к ней на свидания. Ты покупал новые костюмы, являлся сюда с цветами, и пытался все исправить. Месяцами она умоляла тебя отпустить её. Клялась, что останется с тобой на всегда. И ты почти поверил ей. Ты отпустил её, а она схватила осколок, пытаясь выколоть тебе ним глаз. Кто бы остановил её, если бы ни я? Я воткнул ей нож в спину, избавив нас от смерти, а у тебя просто не стало духу. Тюфяк! Ты едва не позволил ей убить нас!
— Прекрати. Я умоляю, — разрыдавшись просил его Ласло, — София. Моя София. Любимая, — освободив поток эмоций и жидкости хлынувшей изо рта и глаз завыл он, вспоминая свой недавний сон.
— Посмотри на себя. Накожно же ты похож. Я все лучшее в тебе. Ле Грэйди лучше Ласло. Ты жалок. Подобие настоящего мужчины. Я научил тебя всему. Только благодаря мне, ты обыграл воротил криминального мира, и вновь остался жив. Если бы тебя не было, я бы сделал твою дочь счастливой, ей бы никогда не пришлось испытывать нужды. И твоя жена. Рядом со мной она была бы счастлива, — Ле Грэйди запнулся на секунду и продолжил на тон ниже, — если бы не было тебя. Но с другой стороны, если бы не ты, то откуда тогда мне взяться. Парадокс. Как все запутанно и сложно.
— Я никого не убивал, — утирая слюну рукавом всхлипывал Ласло, — это все ты. Ты монстр, отнявший у меня жену. Уйди прочь из моей головы!
— Я монстр? Да я избавил её от страданий, на которые ты её приговорил. Как она орала оставаясь здесь в одиночестве. Если бы ты только мог вспомнить, её раздающийся округой вопль, когда ты удаляясь домой, в мягкую постель то слышал его за километр. Как тебе удалось забыть такое? Ну вынужден отдать тебе должное, местечко ты выбрал что надо. Сюда даже бродяги не забредают, опасаясь работников депо, которые в свою очередь появляются на этом кладбище поездов, ещё реже первых.
— Я что, сп — сп — сп, никогда не оставался с ней на ночь? — без устали рыдая просопел измученный вдовец.
— Нет почему оставался, несколько раз у вас даже почти был секс, да и то, не без моего вмешательства. И вас можно было вполне счесть за счастливую семейную пару, за чем искренне было отвратительно наблюдать, — он шепнул ему это прямо в ухо, — но у вас же ещё была и дочь. Которая порой приезжала домой погостить, и тебе приходилось оставлять свою благоверную в полном одиночестве, — Ле Грэйди был полностью захвачен собственным рассказом. Он получал нескрываемое удовольствие от мучений своего единственного слушателя. Он словно выступал на сцене с одиноким зрителем, и это был его триумфальный дебют.
