Явор лежал в медблоке. Меня посадили на гауптвахту, до выяснения обстоятельств. Марта рассказала мне, как он незамысловато развлекался там. Всячески склонял мое имя. Кидался направо и налево обещаниями, что когда мы пристыкуемся к станции, я вылечу из экипажа за драку, а он при этом наградит меня пинком под зад. Паскуда!
Последнее слово было добавлено лично Мартой с самым презрительным выражением лица. Моя новоявленная подруга страшно переживала, ни капли не сомневаясь в невиновности «дурынды». Так она ласково меня называла. Марта, ругаясь как портовый грузчик, обещала Явору все кары небесные и банальное самолично набью морду уроду. Утешала, одним словом.
Свободного места на «Астре» было немного, поэтому меня заперли там же, где я проживала. А поскольку Марта являлась начальником службы безопасности, то имела беспрепятственный доступ в мою каюту, куда приходила сообщать последние новости и подбадривать. Чем я заслужила симпатию Марты, не представляю. Она почти не знала ни меня, ни о таких как я, но в груди ее, наверное, билось горячее сердце. Сомнений, что участь моя решена и через два дня я окажусь без средств, и с окончательно испорченной репутацией у меня не осталось. Ну, чего стоило потерпеть выходки Явора ради такого хорошего места? Я корила себя за несдержанность и пресекала все попытки робко нашептывающего внутреннего голоса, что никто не заслуживает такого обращения. Даже кукла. И вот сегодня Марта пришла, чтобы проводить меня к капитану. Хлопнула по плечу, в своей обычной манере. После чего затрещала сорокой, советуя не падать духом, а рассказывать все как есть:
— Велимир отличный капитан. Он справедливый человек, чтоб мне сдохнуть, если вру, — с жаром говорила она, — поверь, если кто и разберет чин по чину, то только он. Я десять лет его знаю. Ох, млять! Ну, разве можно догадаться, что парнишка с маслеными глазами окажется таким куклофобом и сукиным сыном? Увы, подруга, на то и жизнь наша зебра, тут не угадаешь. Но только, слышишь, Таб, запомни, тебе далеко до задницы.
Я пыталась вникнуть в суть сказанного, но слова ускользали, шелестели как обертки от конфет. Сневидович очень любил конфеты, а я ненавидела звук разворачивания бумажек. Он означал, что ему хочется развлекаться. Когда ему становилось весело, мне становилось больно.
Страх медленно заползал внутрь, противно стискивал внутренности, вызывая ощущение пустоты. Марта всматривалась в мое лицо. Искала какие-то эмоции, наверное. Сейчас, тронутая ее добротой, я и хотела бы показать их, но не смогла.
