— Что-то не так?
— Доннерветтер! — выругался Макс и поспешно сунул руку за пазуху.
Достал чипсы, распечатал, откусил — и снова в гневе выплюнул откушенное, бросив следом упаковку.
— Интересно, почему я слышу это ругательство, как оно звучит, без перевода на русский? — Кирсан попытался разрядить обстановку, видя, как у товарища по несчастью начинают раздуваться крылья носа, а лицо медленно перекашивается, но неудачно.
Макс доставал из-за пазухи пакеты и упаковки один за одним, пробовал содержимое — и отправлял в жижу под ногами. Кирсан из сопутствовавших этому процессу ругательств понял, что немцу крупно не повезло: из многих ящиков с припасами он вскрыл наполненный недавно, содержимое которого не успело стать нормальным, и все его сокровища оказались таким же дерьмом, как и остальная пища в этом мире. Попытка напомнить, что беглецы находятся посреди гиблого болота и неизвестно, когда они найдут город, ничего не дала: Макс с лицом, на котором отражалась вся мировая скорбь, бросал еду в болото пачка за пачкой, а женщина то и дело вздрагивала.
Но вот немец извлек последнее, что у него оставалось. Бутылка какого-то вина, с этикеткой, написанной по-французски. Он воткнул меч, который до того нес под мышкой, в почву и, мрачный, словно Сократ, которому поднесли кубок с ядом, стал распечатывать бутылку.
— У меня хреновое предчувствие, — заметил Кирсан, — ты, это, будь готов морально, что и вино окажется помоями, и не ори. Ты ее пугаешь, — кивнул он в сторону женщины.
Макс поднес горлышко к губам, вздохнул, словно это и вправду был яд, и отхлебнул. В следующий момент он свирепым взмахом разбил бутылку о ствол дерева, у которого стоял, и завопил не своим голосом так, что, должно быть, услыхали все в радиусе километра.
— Доннерветтер!! Гевиттер!!!
Далее следовала череда общеупотребительных слов, являющихся ругательствами на любом языке, и 'дерьмо' среди них было наиболее безобидным. Женщина только съежилась, даже без понимания догадываясь, что Макс, обманувшийся в самых радужных надеждах, в диком бешенстве.
Хреново. В этих болотах нежелательные встречи — дело обычное, а у Железного Макса, чьи нервы вынесли массовые казни, самая натуральная истерика с битьем посуды. Надо что-то делать, пока к ним не сбежались людоеды и прочие недружелюбные личности.
Он шагнул к немцу и залепил ему звонкую оплеуху. Тот мгновенно заткнулся, медленно повернул голову к Кирсану и засопел, сверля его глазами, в которых читалось что угодно, кроме благодарности.
