Час спустя заурчал живот. Кирсан снял вещмешок и, к своей недолгой радости, нашел бисквиты и флягу. Бисквиты, впрочем, в горло лезли с трудом, казались гадкими, вода на вкус и запах отдавала затхлостью. Хреново. Выходит, он уже давно тут.
Кстати, это весьма возможное объяснение. Женщина, оказавшаяся в этом заболоченном лесу, выбраться не сумела, ходила по кругу, промокла, замерзла, да и выглядела изможденной, оголодала. Кирсановы вещмешок, скатка и одежда, скорей всего, показались ей достаточной причиной для убийства. Помочь другому, попавшему в беду, поделившись бисквитами и плащ-палаткой, способны не все, напротив, многие готовы спасать свою шкуру ценой чужих жизней. Увы — но человек человеку, как правило, волк, и этот волк от других помощи уже не ждет, подсознательно считая любого встречного таким же волком.
А бисквиты все же дерьмовые. Кирсан, кое-как, через силу заморив червячка, едва не выбросил недоеденный кусок, но удержался. Может быть, вскоре он будет рад даже такой паршивой пище.
Еще час спустя мертвый лес внезапно закончился: вместо болота впереди показался асфальт. Несколько шагов — и стена тумана сменяется облупленной кирпичной кладкой. Это был город, причем почти без перехода от болотистого леса к каменным джунглям. И Кирсан, к своему ужасу, моментально сообразил, почему.
Серые дома, частично полуразрушенные, с выбитыми стеклами, остовы машин, превратившиеся в труху, потрескавшийся асфальт, сквозь который пробивается трава, покрученные, мертвые деревья вдоль улиц, покосившиеся фонарные столбы… Мертвый, брошенный город. Причем давно мертвый.
Вот груда ржавчины, в которой еще угадываются очертания 'ауди' одной из последних моделей. Кирсан как-то раз посмотрел передачу 'Мир без людей' и знал, что автомобиль под открытым небом превращается в такую вот ржавую труху примерно через семьдесят-восемьдесят лет. Да только вот незадача — семьдесят лет назад этой 'ауди' просто не было.
Он стоял возле останков автомобиля и лихорадочно повторял шепотом, что та картина, неумолимо складывающаяся в голове — плод его больного воображения. Кирсан дорого бы дал, чтобы прямо сейчас оказаться в психбольнице, где его разбудит дебелый санитар, вырвет из плена чудовищного кошмара, пусть даже только ради того, чтобы вколоть очередное лекарство. Только санитар не спешил будить пациента, а калькулятор в голове беспощадно складывал цифры. Две тысячи десять — год выпуска машины — плюс минимум семьдесят лет, нужные на превращение этой самой машины вот в такие насквозь проржавевшие обломки. Итого — две тысячи восемьдесят.
