— Персонал подготовлен главным образом антитеррористически, — возразил Лайон. — Но я понимаю, что заложить ценность в миллион или в несколько миллионов в чемодан — на это нужно иметь… азарт, скажем так. И две таможни — тут и там. Это если рейс прямой.
— Ким, ты говоришь все время о самолетах. А как насчет морского пути? — вмешался Лайон.
— Я пока далек от выводов. Доложил вам общую ситуацию. Она достаточно неопределенная. И, может быть, вы со мной и не согласитесь…
— Нет, согласимся, — вступил в разговор Потемкин. — Спасибо всем за сообщения — теперь мы все полностью в курсе происходящего, легче будет двигаться дальше. Лайон и Сандра — вы знаете, что делать. Ким — ты сделал то, чего я от тебя и ждал (у Кима на смуглых щеках выступил румянец). Ты обратил внимание, что ключевым в этом деле может оказаться транспортное звено. А потому тебе — самое неожиданное задание. Поищи и найди самые неожиданные, самые невероятные, самые изысканные, если хочешь, способы передачи краденых произведений искусства в Европу. Морем или воздухом — все равно. И передашь мне информацию завтра после пяти. Если нет вопросов, спасибо всем. — И Потемкин взялся за телефон.
* * *
Все эти дни были насыщенными — не продохнуть. Наконец выдался спокойный вечер, когда можно было создать для себя, как говорит бессмертное учение дао, блаженную пустоту — ниоткуда, ни для чего, непознаваемую и всемогущую… Это ведь прекрасно! Когда нет ничего обязательного — просто глядеть в огонь камина или на деревья сада, или на воду, тихо журчащую в маленьком фонтане на патио, и не думать ни о чем.
И как раз тогда, когда ни о чем не надо думать, приходят мысли, недодуманные в текучке, а они бывают очень важными.
Вот Сандра ходит смотреть на картину «Распятие», или «Голгофа», — ее, видимо, по-разному называют. И ходит Сандра к этой панораме уже десять лет. А он, Потемкин, еще об этом полотне ничего толком и не знает.
Ким по его просьбе уже несколько дней как подготовил большую выборку материалов, да все руки не доходили… Тогда сейчас — самое время. Что там?
Ага… История создания. Неясно, кто по национальности художник — поляк, венгр, австриец… Но то, что по жизни он человек польской культуры, — это точно. И картина создана и впервые показана публике в Варшаве, столице царства Польского, на территории Российской империи. А потом показывалась в семи ее городах — и в Москве, и в Санкт-Петербурге, и в Киеве… И Лев Толстой ее, оказывается, смотрел, и многие деятели русской культуры. Молодец, Ким! Нашел оригиналы русских материалов, позаботился о Потемкине…
