Но Лизетта уже не возмущалась. Про себя она знала одно — этот негодяй, обманувший ее в лучших чувствах, да еще и совративший ее невинную девочку (так про себя называла дочь Лизетта в своих внутренних монологах, хотя истине это не соответствовало), — этот негодяй должен был умереть.
Как именно сделать это — Лизетта не знала. Но, просчитав варианты, поняла, что надо все рассказать Леонасу. И если к ее увлечениям муж относился несерьезно-снисходительно, то дочурка, его любимая Кэтти, была для него дороже всего на свете. Никого в жизни Леонас так не любил, так не берег…
И Лизетта все рассказала мужу.
Петкунас воспринял ее рассказ внешне совершенно спокойно. Ни в чем не упрекнул Лизетту, не сжимал кулаки, не стучал по столу.
— Вам двоим — никуда из дому не выходить, пока не скажу, понятно? — только и произнес Лео и посмотрел на жену так, что ей стало страшно — такого пустого взгляда она у него никогда не видела.
И вот теперь Леонас Петкунас ходил по кабинету, и курил, и думал.
* * *
Лайон между тем продолжал ночное дежурство вместе с Мартином Дэвисом. Когда с человеком остаешься вдвоем на несколько часов — начинается совсем другое общение, чем бывает в обычной жизни. Другое общение, другие взаимоотношения, другие степени доверия — все другое… Тут уже работа для психологов, думал Лайон. Читал он в свое время исследования об американских астронавтах и русских космонавтах, которых вдвоем или втроем надолго отправляли на орбиту. И вот проблема взаимоотношений там, в космосе, людей, специально подготовленных, долгое время тренировавшихся совместно на земле, по всем признакам хорошо друг к другу относящихся, — там, наверху, эта проблема становилась в конечном итоге чуть не главной.
То, что за пределами корабля — безграничный космос с его красотами и опасностями, то, что они, космонавты, выбраны из сотен тысяч, что за их работой наблюдают миллионы людей, что они осуществляют миссию общечеловеческого масштаба, — все это уходило на второй план или на третий. Возникали взаимные недовольства по поводу того, что кто-то не туда, куда надо, положил зубную щетку или вилку. Или чашку. Кто-то вроде бы, не сказав другим, взял да и выпил спиртовую настойку какого-то лекарства. Другой не так, как надо, пользовался тренажером — и вроде бы нарочно создал партнеру неудобства.
Одним словом, проблема совместимости двоих, вынужденных жить в очень ограниченном пространстве, оказалась проблемой чрезвычайно сложной.
