«Не перебарщивает ли? — подумал Потемкин. — Но теперь чего уж? Ничего не сделаешь…»
Грейслин вел себя как хозяин. Без приглашения уселся в кресло. Жестом предложил Рамиро место за столиком, напротив.
— Говорят, с тобой беседовали недавно?
«Знает все-таки… — мелькнуло в голове Потемкина. — Но не от Рамиро, это точно — иначе не обсуждал бы с ним… Ну-ка, парень, как ты на прочность?»
— Так они и с вами, я знаю, беседовали, — сказал Рамиро равнодушно. — Кто их знает, может, и еще раз позовут. Два убийства все-таки. Ничего существенного у них нет. Но им известно, конечно, что я там был в ту ночь, когда этого паренька, Мартина, прикончили. Но на меня, сами знаете, где сядешь, там и слезешь…
— Ничего существенного, говоришь? Улики?
— Ну да, я там был в ту ночь, но это же не улика? Там и Эрик ваш был, Редвуд. У него, если на то пошло, куда больше было поводов, чтобы от Мартина избавиться. Он и по службе им был недоволен, и по жизни…
— Смотри-ка, парень! — Грейслин резко сменил тему разговора и тональность. — Отправка очень задержалась… Задержалась потому, что Ставиский этот вообразил, что он самый умный и может работать без нас всех.
Он поднял руку, успокаивая Рамиро, который стремился сказать что-то.
— Я знаю, что ты был не в курсе дела. Знаю. Иначе я бы с тобой здесь не разговаривал. Со Стависким или без Ставиского — ты нам нужен. Ты ведь доволен работой с нами?
Рамиро преданно кивнул.
— Ну и ладно. И тобой довольны — и я, и Корб. И партнеры. Постарайся подготовить груз к отправке как можно быстрее — завтра успеешь?
— Попробую.
— Ну вот, оставляю тебе это хозяйство — и пробуй. Будь здоров, я поехал.
— Хотелось бы попросить вас, господин вице-президент, задержаться ненадолго. Пока мы ознакомимся с содержимым вашей сумки.
Потемкин говорил от двери небольшого кабинета, а О’Рэйли сразу подошел к Грейслину вплотную.
— Вы не имеете права!
Эдвард Грейслин вскочил с места, лицо его стало багровым.
— Почему же? Имеем… Сядьте, пожалуйста.
Лайон тем временем уже открывал сумку на другом конце стола, разворачивал упаковку из пузырчатого пластика — одну, другую, третью…
— Потрясающая работа! — сказал он, держа в руках нечто вроде спортивного кубка сантиметров тридцать высотой и двадцать в поперечнике. Антиохийская Чаша из потемневшего серебра вся была увита выпуклыми барельефами, какими-то сложными узорами и орнаментами… Духом древности и тайны была исполнена эта Чаша.
«Понятно, почему ее считали Святым Граалем», — подумал Потемкин. А вслух сказал буднично:
