«Душка, хочешь ещё сока?» Певица села на ступеньки узкой лестницы, ведущей наверняка в спальни — туда, где Сезанны… А сбоку лестницы висел Анри Руссо. Ну не внука же египтянина это картина была. Да и внука, наверное, не было. Дочь его похожа не на мать, а на диктора с телевидения. И ещё висела картина, которую могла бы и певица написать. У неё только руки не доходили, занята она была. И вообще, современное изобразительное искусство очень часто на жульничество походило, потому что после того, как художник Дюшан выставлял букеты цветов живых, можно было всё! Это не певица сказала, а другой художник, Бен. Сам, может, жулик. В общем, неизвестно, что тут было настоящим, а что нет. И певица подумала, что, когда есть деньги, очень легко обмануть людей. Навешал на стены картинок, которые на улице у художественной школы подобрал, а все думают, что это шедевры, — просто потому, что ты получаешь 5 % с мировой продажи хлопка, а на самом деле это и не шедевры. Ты денежки сберёг, не потратил… Только люстра и была тут настоящая, сверкающая и холл равномерно освещающая. Не как у бедных или середнячков — натыканы по углам лампы.
«А кто же хозяин, Хлопчик?» — спросила певица. Тот к ней подошёл и ручищу свою аграмадную — бедная балалаечка! — положил на коленку певицы. Та, конечно, покраснела, но не видно было, потому что юбкой красной накрыта была. И певица не показала, потому что она певица, а не стриптизёрка. «Хозяин, душка, это тот, небольшой, в очках с тёмными стёклами. Вон он, готовенький! Пьяный!» Певице приятно было, когда кто-то — не она — напивался. Тут опять заходили югославы с тарелками из-под горячего, а другие понесли тарелки для десерта, и ещё другие понесли шампанское, так что кухня там, в коридоре, и рассардинилась. А оркестр — нет, чтобы подождать! — тоже пошёл, понёс себя и инструменты гостям. А Хлопчик сказал певице, что она может посидеть. Пусть поляк работает. Поёт. Зачем он здесь? Пусть и поорёт. А певица пусть отдыхает. И певица осталась с тем музыкантом, что самый первый пришёл, с одышкой и в плаще. И он стал рассказывать, что на прошлой неделе очень хорошо работал, а какие вкусные блины с сёмгой давали! Там одну песенку, тут мелодию — и хоп! Тыщу в карман, и в половине первого уже дома. Тут поляк заорал: «O, Solo Mio!» Очень тонко и громко. То есть, громко только и могло быть, если тонко. И когда он закончил, то все закричали и захлопали. И это было понятно. Потому что для впечатления надо громко, с нотами высокими и долгими. Взял высокую ноту — и сидишь на ней. Чем дольше — тем больше впечатления. Как в цирковом номере, когда что-нибудь экзотическое. Или в зоопарке, когда идёшь по аллее и всё обезьяны, обезьяны прыгают, дурачатся, их много, все маленькие, и вдруг — горилла! Чёрная! А ещё если что-то неприличное делает, так у её клетки больше всего людей! И не уходят, хотят досмотреть, чем же закончится!
