Не успела я переступить порог дома, как отец сгреб меня в объятья и прижал к себе, согревая своим теплом. Его выцветший коричневый свитер колол щеку ворсинками, а очки немного сползли с переносицы и едва не падали. Я обхватила его руками и вдохнула запах китайской еды и старых книг. Прикрыв глаза, я позволила себе мгновение безмятежного покоя и уюта, что так редко затрагивали мое сердце в последние неделе.
— Как долго ты уже не покидал свой кабинет? — спросила я, отстраняясь.
Терпеть запах лапши, пропитавшей его свитер, я была просто не в силах. Это стало неотъемлемым атрибутом процесса написания новых книг, к которому все успели привыкнуть. Так же, как и очки, в которых мужчина не нуждался, но клятвенно уверял, что так он не может проникнуться атмосферой писательства, не чувствует единства с текстом, роящимся в его голове. Он напоминал безумного гения, обложившись старыми книгами и уплетая такояки за обе щеки, пока сюжет сам складывался в его голове и после обретал форму в словах. И пусть отец выглядел несколько нелепо, конечный результат поражал из раза в раз. Ему никогда не приходилось прибегать к использованию дара, чтобы его книги напечатали, ведь издатели приходили в неописуемый восторг, прочитав хотя бы пару глав. Что ни говори, а я гордилась папой.
— Мне кажется, прошло где-то дня два. Нет, три, — мужчина вернул очки на переносицу и смущенно взлохматил волосы. — Ладно, я не помню. Но точно не более пяти дней.
— Двенадцать, — в дверях показалась мама, добродушно улыбаясь и вытирая руки о фартук. — Ты сидишь там уже двенадцать дней, дорогой.
У ее глаз собрались лучики крошечных морщинок, и мама забавно щурилась, смотря на мужа. Ее взгляд был полон теплоты и обожания. Какими бы странностями не обладал мой отец, мама любила его. Многими годами ранее она отдала ему свое сердце, вручила в его руки свою судьбу и каждый день доказывала свою любовь. С ним она всегда была другой. Радостной, смущенной, словно все еще влюбленной девчонкой, которая никак не могла поверить, что обрела свое счастье.
— Разве так долго? Я был уверен, что принялся за работу во вторник, — отец потянулся.
— В пятницу. Почти две недели назад.
Очки, так и норовившие сползти, все же рухнули на пол. На мгновение воцарилась тишина. Сквозь окна пробивался солнечный свет, лучиками блуждая по комнатам. До меня доносился лай собак и топот детских ног по дорожке. Мир вновь взорвался мириадами эмоций и чувств. Жизнь схватила кисти и, макая их в пестрые цвета, принялась вырисовывать на полотне моей судьбы счастье. Уютный миг среди суеты, проблем и страхов, переполнивших наши сердца.
