И если это не было чудом, то я не знала, чего еще могла бы я желать. Удерживая меня на ногах, переговариваясь между собой, они все стояли за меня. Невидимая армия, что, казалось бы, не имела влияния, но сумела сохранить мне рассудок в мгновения, когда Тесефи завершали болезненный ритуал, покидая разрушенную державу Айви Блумфилд, выпотрошив ее до остатка.
— Ты сильная, — свет Мары потемнел до нефритового. — Сильнее, чем был он. Ты выстояла, он не смог, поддался.
— Кто? — выдохнула я.
Жжение в легких было практически невыносимым. Каждый вдох давался с трудом, разрывая горло. Я чувствовала во рту сладковатый металлический привкус крови, сочащейся из прокушенной губы.
Девочка загадочно улыбнулась. В ее взгляде промелькнуло нечто, присущее бабушке Лизель, что наводило страху на всех в округе. Холод пробрался под кожу и коснулся сердца, заставив меня вздрогнуть.
Я на миг прикрыла глаза, и все исчезло. Души растворились, будто их и не было. Со всех сторон меня окружали Древние, чей дым покинул мою голову. Хаос, воцарившийся внутри после их пребывания, разрушал сам себя, и мое сознание постепенно крошилось, устилая пеплом дорогу для желающих им овладеть.
Тело предало меня, и я, словно мешок с картошкой, рухнула на пол, обессиленная и безумная, выжатая до последней капли. Истязания сознания помнились мне совсем иными. Взросление бросило тень на мою надежность, и пытки стали изощреннее, а сами Тесефи — искусные кукловоды — в мгновение ока превратили меня в свою марионетку, готовую повиноваться любому приказу.
— Айви, — руки Эвон легли на мои плечи. — Что же они с тобой сделали, девочка?..
Я подарила подруге измученную усмешку. Словно она не понимала, на что мы обе подписались. Фирменная шутка судьбы, наградившей меня пламенем в волосах, с каждым годом становилась все менее забавной. То, что я так в себе любила, обернулось проклятьем, яркой мигающей вывеской с надписью «Отступница». Едва ли кто допускал мысль о моей невиновности, встречая взгляд серых глаз среди бесконечно темного мира. Яркие кляксы не были в почете у детей ночи.
— Поднимись, Айви Тереза Блумфилд, — обратился ко мне мужской голос.
Смех сорвался с губ. Неуместная, глупая вольность. Безответственная выходка после часов смирения. Но тиски, сдавившие все внутри, разжались, выпуская меня на свободу. Мучения, перенесенные моим сознаниям, меркли, и боль, копившаяся в душе, вырвалась наружу.
— Конечно, уже бегу. Только вот незадача. Мне-то слегка того… каюк, — я легла на спину и раскинула руки в стороны. — Последние силы из меня высосали.
