Уже восемь лет бороздил «Новый Свет» моря и океаны в поисках Индий. Сам адмирал начал терять терпение и велел гладиаторам прекратить любые посторонние занятия и денно и нощно печься о том, чтобы как можно скорее привести корабль в страну, которой ему предстоит править до самой смерти, а может быть, и после нее. Награда, обещанная первому, кто возвестит о приближении долгожданной земли, была удвоена, однако никто ее так и не удостоился. Октавиан Юлия Вениамин по-прежнему дорожил своей привычкой произносить с верхней палубы речи перед толпящимися внизу, согнанными под надзором помощника гладиаторами, только из ежедневных речи эти превратились в еженедельные — по четвергам. В четверг звезды располагались особенно благоприятным для адмирала образом, он бывал в ударе, долго распространялся насчет высоких добродетелей убогих тел и смиренных душ, рассказывал об обществе, которое будет состоять только из таких — совершенных — граждан. А во главе совершеннейшего народа станет наисовершеннейший — он сам.
Вечером помощник являлся с отчетом в каюту адмирала.
— Обращались ли к нам с просьбами на этой неделе? — вопрошал дон Октавиан Юлия Вениамин.
— Никто, ваше сиятельство, — ответствовал первый помощник.
— А есть ли такие, в ком угнездилось черное сомнение относительно нашей светлой цели?
— Всего двое или трое, я взял их на заметку, — говорил помощник. — Ну и еще этот, повар…
— Всех наказать, — приказывал адмирал, — однако повара трогать не следует, иначе он может отравить нас.
— Все будет исполнено в точности, ваша светлость.
— А сколько человек бежало на этой неделе?
— Всего двое, ваша светлость.
— И кто может объяснить — почему? — безразлично бросал адмирал.
— Я непременно выясню, ваша светлость.
— Это я слышу уже не первую неделю…
Адмирал и сам попытался выяснить, почему гладиаторы один за другим стали сбегать с корабля. Началось это примерно с того времени, когда он решил произносить свои речи еще реже — раз в месяц. Вот на этих-то ежемесячных собраниях и стало явственно видно, что слушателей раз от раза становится все меньше и меньше. Поздно ночью, когда бессонница выгнала адмирала на палубу, он и сам стал как-то невольным свидетелем побега двух гладиаторов, к которым, кстати сказать, он особо благоволил, с помощью товарищей спустили они на воду спасательную шлюпку и растворились в ночи, ничуть не смущаясь надвигавшейся бурей. Что могли они обрести в море? Неужели им там лучше, чем на Корабле? — эти вопросы мучили адмирала всю ночь, и лишь на заре он наконец уснул. Каждую ночь рыскал он теперь по палубе, пытаясь застичь беглецов. Об одном хотел он спросить своих гладиаторов: почему они бегут? Просто спросить: «Почему?» Однажды ему удалось подслушать такой разговор: «Нас непременно схватят. — А в какую сторону плыть-то? — На север. — Мы утонем. — Надо грести поосторожнее. — С голоду перемрем, лучше уж остаться. — У меня там друзья, они ждут нас. — Но ведь поблизости нет земли. — Я знаю остров в этих краях. — Мы утонем. — Заткнись, здесь, кажется, кто-то есть…» После этих слов темная как смола ночь стала совершенно безмолвной. Адмиралу пришлось вернуться в свою каюту ни с чем.
