«Теперь не остановишь», — подумал наместник, уловив чутким ухом тяжелую поступь зверя. Медведь, будто и он тоже вник в изощренные тонкости политики, внезапно кинулся на женщину сзади. Она коротко вскрикнула. Муж от растерянности не сразу выхватил саблю, медведь почуял опасность, обернулся и одним ударом лапы снес ему полголовы. Потом снова набросился на женщину.
Наместник неторопливо натянул лук и выстрелил. Сперва послышался вопль возмущенного человека, потом оглушительный рев разъяренного зверя. В орешнике, чуть позади того места, где еще недавно чета Бетлен пряталась в засаде и дожидалась добычи, наместник заметил своего расторопного слугу.
Охотники вдруг почувствовали, что произошло что-то страшное, и заторопились к месту происшествия. Широким кругом обступив три распростертых на земле тела, они мрачно и сурово молчали. Никто не вышел из круга, чтобы закрыть покойникам глаза, приложить, хоть и без всякой надежды, ухо к груди — не дышат ли? Никто, никто не сдвинулся с места, и тогда в круг вошел сам хозяин, государев наместник, приблизился к мертвой и склонился над ней. В середине круга теперь было четверо. Рядом со своей жертвой вытянулся огромный матерый зверь, стрела торчала в лохматой шерсти — каждый вправе гордиться такой добычей. Амазонка на плече женщины была разодрана в клочья, и сквозь нее виднелась разодранная в клочья кожа. Кровь потемнела, и можно было только представить себе, как бела и нежна была эта кожа, но представить себе это могли не все, а один только наместник, во все глаза глядевший на женщину. Он один видел белизну этой кожи, один ощущал ее нежную бархатистость, потому что он один умел воображать то, чего нет, он один дорожил плодами собственного воображения.
Царственная шея была обезображена рваной раной, кровь из нее сочилась тонкой струйкой, а не хлестала фонтаном, как вначале. Лицо исказил ужас, застывшие глаза тускло блестели, как две стеклянные зеленые пуговицы. Фантазия наместника преобразила красивое тонкое лицо знатной дамы в острую мордочку горностая, гибкого вкрадчивого зверька, он таился в этом теле, а теперь лежал мертвым. Даже не взглянув на то, что недавно было страшным медведем и стало падалью, наместник перевел взгляд на грузного великана с вытянутыми вперед руками, он судорожно сгреб сухие листья, лицом уткнулся, зарылся в землю, будто что-то искал в ней или в луже крови, что растекалась вокруг его головы. В этой необъятной туше наместник усмотрел не человека, а свирепого дикого быка. И подумал: не убей их он, рано или поздно они бы убили его. Он готов был пренебрежительно передернуть плечами, но многолетняя привычка утаивать свои чувства удержала его. Люди, стоявшие вокруг, молчали, наместник опустился на колени и подумал, что он сам, эти двое и медведь словно находятся на сцене, а вокруг, отгораживая их от всего остального мира, со всех сторон безмолвно застыли потрясенные зрители. Наместник безучастно смотрел в лицо юной графини, которое казалось ему мордочкой горностая, и на миг увидел, каким оно было при жизни. Наклонился и спокойно и буднично закрыл ей глаза, как священник у постели усопшей. Потом тонким платком прикрыл мертвое лицо. Поднялся на ноги и обвел взглядом молчаливых мрачных людей. Они смотрели недоверчиво, нет, с подозрением. Наместник понимал, что стоит одному из них набраться дерзости и спросить, откуда взялся этот медведь, почему никто его не заметил, почему он не бросился прочь от людей, а накинулся на графиню, другой тут же выхватит кинжал, сцена раздвинется, зрители станут актерами, и все для него будет кончено. Мускулы у него напряглись, горячая волна крови подкатила к горлу, кадык дернулся, будто он с трудом проглотил что-то. Даже на языке он чувствовал солоноватый привкус страха и остро наслаждался им: живой, весь, до последней жилки. Один! Один против всех. Воля, решимость, действие. Не титул, не знатность, не власть — выигрывает жизненная сила и хватка, а страх близкой смерти дает возможность узнать, насколько они прочны. Он оглядел стоящих вокруг людей, заметил, что подходят загонщики, челядь, его слуги, слуги гостей — казалось, он взвешивает силы, — и наконец пронзительно и уверенно произнес:
