Наместник посмотрел на него отсутствующим, безжизненным взглядом и ответил:
— Нет, это твое дело. Я полагаюсь на тебя.
Секретарь направился к двери, но взмах руки остановил его, он стоял, молчал, ждал. Медленно тянулись минуты, наконец наместник негромко заговорил:
— Может, эта встреча мне на роду написана. Когда-то в юности я видел ее мать, а когда встретился с ней снова, то увидел уродливую, надменную и вздорную старуху. Конечно же, она не узнала меня. А в молодости она была хороша, куда лучше дочери, она снизошла до меня, красовалась передо мной, гарцуя на лошади. Нет, ничего я не добился, ничего не успел, и скоро всему конец.
Теперь он в упор смотрел на секретаря и, как бы отстранив неприятную для себя нерешительность, произнес:
— Нет, нет, надо с этим покончить! Где зверь? Веди!
Крадучись, точно это были не владелец замка и вернейший его слуга, они прошли коридорами, спустились во двор и торопливо пересекли его. Секретарь трижды стукнул в толстую дубовую дверцу, чересчур массивную даже для этих крепостных стен, и, не дожидаясь, пока откроют, снял с пояса ключ и отпер накладной замок.
Медведь грозно зарычал и, загромыхав цепью, встал на задние лапы — мощный, свирепый зверь. Он походил на своего вожатого, вернее, тот на медведя. Смуглый до черноты вожатый скалил в улыбке белые зубы, черная копна волос падала ему на лоб, закрывая узкие черные глазки. Он что-то мычал и непонятно чему смеялся.
— Немой, ваше сиятельство. Язык отрезали в детстве, всю жизнь со зверями. Они ему ближе людей. Сделает что ни скажешь, лучшего не найти.
— Что ж, Анри, орудие подходящее.
— И мне так кажется, ваше сиятельство. Не болтлив.
В освещенной смоляным трескучим факелом каморке по стенам метались две тени: медведя и человека. Наместник повернулся и вышел. Устало и равнодушно, уже не прячась, он шел по двору. Секретаря он не дожидался, тот еще возился с замком.
Наместник вошел в свою опочивальню, взглянул на себя в зеркало и провел по щекам кончиками пальцев, словно хотел убедиться, что в самом деле существует, потом, не раздеваясь, лег на кровать и сразу заснул. Спал он крепко, без сновидений, будто вновь возвратилась честолюбивая юность.
Солнце еще не взошло, а по двору уже бесшумно сновали слуги, возле лошадей суетились конюхи, псари удерживали рвущихся со сворок гончих, изредка раздавался негромкий окрик. Наконец во двор сошли нетерпеливо ожидаемые господа, с довольными, припухшими и заспанными лицами. Ворота замка распахнулись, опустился подъемный мост, на донжоне взвился флаг наместника, словно кавалькада отправлялась на войну, а не весело развлекаться охотой. Протяжно протрубил рог, ему отозвались другие, изрытая дорога расцветилась нарядными всадниками. Во главе кавалькады ехал государев наместник, справа от него графиня, слева ее супруг.
