Сажусь в свою машину. Ворота открыты, не успел я их закрыть, очень кстати. Последнее, что вижу, прежде чем дать по газам, – провожающие меня закаменевшие лица близнецов, но это проходит мимо чувств и сознания…
Потом – разбитое шоссе, с огромной скоростью несущееся мне навстречу. Внедорожник кидает и подбрасывает – мне плевать. Куда еду? Плевать. В голове крутится, циклится, повторяется бессмысленная фраза: «Как же так?!», ничего с ней не сделать, не выкинуть из башки, не раздавить. Только вместе с головой. Эта идея вдруг кажется спасительной, остается повернуть руль и пустить машину вбок, в лес, и я почти уже делаю это, я вижу, что будет дальше, мне нравится эта картинка, но тут я замечаю, что нагоняет другая машина, настойчиво сигналя фарами.
Торможу на обочине.
Он останавливается следом. Выскакивает и бежит ко мне. Без шлема, шлем лежит на пассажирском сиденье, зато успел одеться, надо же. Смог меня догнать… Пятьдесят лет ему, супермену, думаю я. Той женщине, которую я называл женой, двадцать шесть. Фу.
На что она запала, на его пошлые еврейские анекдоты? Ну, так теперь и я стал персонажем одного из таких анекдотов.
– Питер, послушай, я не понимаю, как это вышло! – кричит он, подбегая. – Наваждение! Ты только пойми, у нас с ней ничего раньше не было, это в первый раз!
Я тоже покидаю салон машины. Он стоит возле меня и чего-то ждет, тяжело дыша.
– В одежде ты похож на человека, – говорю ему. – Зря раздевался.
Он жалко улыбается. Наверное, ему ошибочно показалось, что я вменяем, если могу острить.
– Ты прав, я дерьмо. Но я же к ней по делу приезжал. – Он суетливо роется в пиджаке. – Вот, фотографии хотел ей показать. Мне кажется, это важно. И тебе, кстати, тоже, посмотри…
Я выбиваю бумажки из его рук.
– Насрать. Я уволился.
– Ну подожди, Питер, не руби сплеча, – все суетится и суетится он. – Подумай хорошенько, оцени ситуацию…
Он говорит, а я вдруг ощущаю странный запах… даже не запах, а так, еле ощутимое благоухание, дуновение чего-то крайне приятного… и кулаки мои разжимаются, уходит из души пустота, сменяясь удивлением: чего, мол, я так разошелся… и я понимаю, что аномал Эйнштейн включил свою летучую химию, то ли непроизвольно, то ли намеренно выпускает в воздух транквилизирующую смесь, и одного этого понимания мне достаточно, чтобы стать собой. Выброс адреналина сводит к нулю все его усилия. Ярость туманит рассудок, и я бью без замаха.
Остатков разума хватает только на то, чтобы в последний миг смягчить удар. Ведь мог и убить, у меня это просто.
