Баженова попросила Цагеридзе:
— Дайте спички.
— Не курю.
— Электричество горит только до одиннадцати…
Она отошла от него. Упало, загремело что-то железное: противень или самоварная труба. Под потолком испуганно бормотнул слабый старушечий голос: «Ахти, господи, господи!» И чуточку погодя более твердо:
— Кто там? Вы, что ли, Марья Сергеевна?
— Я, мама. Где спички — не знаешь?
Небольшое молчание. Потом опять: «Господи, господи», — уже с оттенком настоявшейся досады.
— И вечно вы так: «где, где?». Нет, не приметила я, куда вы их сунули.
— Мама, а ты без меня разве лампу не зажигала?
— Вру? Нужно мне было! Бродите по всей ночи…
Баженова на это не отозвалась.
В темноте скрипнули шарниры, похоже, что открыла она сундучок и стала в нем рыться. А Цагеридзе стоял у порога и думал, как это странно, что мать называет дочь на «вы» и по имени-отчеству, а та говорит ей «ты» и при этом даже грубо. Бывает, на «вы» обращаются дети к родителям. Но как это можно наоборот? И почему? Родители непременно должны держать верх над детьми. Почему эта старушка так себя подчинила, в сердце все же, по-видимому, тая глухую обиду на дочь. Выходит, Баженова — человек деспотичный. Не такой с первого взгляда представилась она Цагеридзе.
Блеснула зажженная спичка. Держа ее над головой, Баженова прошла к столу, повозилась с лампой, еще несколько раз чиркнув спичками, и комната озарилась тусклым светом.
— Проходите, — пригласила Баженова и опять, как в конторе, когда она объясняла, что на рейде очень трудно с жильем, прибавила виноватым голосом: — С собранием прямо замоталась я сегодня, еще и помощница моя Фенечка меня подвела, загостилась у родителей. Вот и в доме у нас вовсе не прибрано. Даже, стыд какой, стекло у лампы не помыто… Дайте сюда вашу одежку!
Она помогла ему снять пальто, повесила на гвоздь под пеструю ситцевую занавеску, повернулась — хотела взять с лавки у печи самовар, но Цагеридзе ее остановил.
— Прошу прощенья, но я сразу хочу объяснить. Мне это очень не нравится: когда дочь так разговаривает со своей матерью, — сказал он негромко, чтобы не услыхала старушка.
Баженова застыла с расставленными руками. Цагеридзе не видел ее лица, но даже в коротком, гордо-заносчивом и резком движении головы он прочел сердитый ответ: «А вам какое до этого дело?» Однако услышал он другие слова:
— А мне это, думаете, нравится?
И сказаны были они с горечью и тоской, так, словно бы вскользь, торопливо, но со сквозящим желанием не открыть лишнего, что было бы верхом грубости продолжить этот разговор. Цагеридзе молча пожал плечами, сел на табуретку, поближе к печке, и, пока Баженова хлопотала с самоваром, стал оглядывать свое случайное жилище.
