И ничего. Мир, в котором я прожил столько лет, мир моих произведений, населенный придуманными мною героями, замуровал все входы и выходы. Я не в силах был выдавить из себя больше двух слов. К моменту возвращения любимой на бумаге красовалось ровно два слова: «Она была». Для меня, способного написать роман за пару месяцев, это была настоящая катастрофа. Я сидел за столиком-секретером в глухом отчаянии, уставившись на эти простые слова, пока ее руки, всегда холодные, как у фарфоровой статуэтки, не легли мне на плечи, слегка массируя. С этим касанием весь мой страх, все разочарование и даже отчаяние словно смел холодный порыв осеннего ветра. Я обернулся к ней. Она уже была обнажена, и отражения свечей за ее спиной окружали ее белоснежные плечи светящимся ореолом. Через мгновение этот ореол погас, когда я притянул к себе фарфоровую белоснежность этих плеч и коснулся губами ключицы…
* * *
А теперь она уходит, и я не в состоянии ничего сделать, чтобы остановить ее. Из груди рвется крик протеста, но этот крик не прозвучит никогда. Я даже не могу открыть глаза, чтобы вновь ее увидеть, хотя мне вовсе не нужно открывать глаза, чтобы видеть ее.
Наверно, это какое-то волшебство. Иногда она кажется мне печальным ангелом, какими любят украшать надгробия, а иногда — ведьмой, запечатавшей мою душу во флакончик, спрятанный у нее на груди. Но ведьма она или ангел — я не хочу, чтобы она уходила. Свет она или тьма — без нее мое существование станет пустым и бессмысленным, даже более пустым и бессмысленным, чем до встречи с нею.
Но она уйдет, и я сам тому виной. Мое любопытство. Мое внутреннее неприятие покоя, даже если покой — это счастье. И то, что я увидел эту книгу…
Я уже упоминал, что у моей подруги прекрасная и очень оригинальная библиотека. Для меня, писателя, а значит человека, любящего чтение, библиотека — это настоящее счастье. Я с упоением исследовал шкафы и стеллажи и обнаруживал на них все новые и новые неизвестные мне книги. Имен одних авторов я никогда даже не слышал, другие были мне хорошо знакомы, но почему-то именно эти их произведения мне никогда не попадались, я даже и не знал, что они существуют. Книги эти были очень разными — веселыми и печальными, увлекательными и философскими, узнаваемо-жизненными и фантастическими настолько, что, читая, я не уставал поражаться воображению автора — это надо же такое придумать! Но среди них не было ни одной слабой, ни одной неинтересной книги, ни одной, которая не увлекла бы и не заставила задуматься.
