— Да вот, выживаю. Знаешь закон «выживи сам и выживи другого»? Сдаю квартиру, моя хата — у самого МХАТа. Рента. Трудно жить без фабулы, — грустно закончил Кока, дохнув перегаром.
Извинившись, Изя направился к сортиру. Там его ожидал запах хвои, мягкая салфетка, грустная хрипотца Коэна. Хрипотца, хрип отца — задумался Изя. Неожиданная медная табличка над писсуаром: «После употребления взбалтывать». На кафеле висит картина Комара «Единороссы пишут письмо Бараку Обаме». Репродукция.
Недокрашенный уголок за дверью — ахиллесова пята порядка. Андрей утверждает, что уборная — это лицо заведения. «Покажите мне ваш туалет, и я скажу вам кто вы». Культурный код туалетов. Как это у Кончаловского: два мира — два сортира.
Марта сказала, что у нее болят волосы. Что это значит? Губы лица и волосы головы. Привет Довлатову. Давно она не получала комплиментов. Ведь Марта ими питалась. В Израиле он даже звонил ее сослуживцам, дескать, похвалите. А тут загрустила.
Изе тоже было как-то мутно. Вероятно, похмелье. Да еще сны. Приснилось этой ночью, что заблудился и въехал в арабский поселок Умм-Эль-Фахм. Из толпы уже кричали, что вырвут его сердце голыми руками. Он знал, что это не метафора…
— Игорь! — Перековина называла его «Игорь». — Все хочу тебя спросить: ты сионист?
— М-м-м, да, наверное.
— А какой? Экспрес-сионист или импрес-сионист?
Сакс хрипит что-то из Кутуньо. Шалунья Оля Перековина не унимается:
— Тщетно хохму во рту твоем ищет угрюмый Харон, — показала немолодой язык. Лучше бы не показывала. Оле Лукойе. Шестидесятилетний сорванец. Состарившаяся Анни Жирардо.
— Любишь ты, Олька, мозги вынимать.
На «Диафильме» она была самым юным членом КПСС. Главный редактор Ильинская, она же парторг, зычно вызывала ее через тонкие стены:
— Коммунист Перековина! Ко мне со сценарием!
Стеб. Троллинг. Тогда говорили: издевается. Изя еще раз осмотрел ее. Стальные волосы, короткие квадратные ногти, мужская походка. Ей пошла бы портупея. Неужели это ей он когда-то написал: «И все же что-то есть такое, что с ней не ведаю покоя»? Это она на день рождения привезла ему целый куст махровой сирени. На студию, в начале мая.
Изя вдруг поцеловал ей руку.
— А картинки твои не впечатляют, — дернула плечиком.
— Что ж, цветы не всем пахнут.
— Ты дерзостный Икар, когда лететь не надо.
Тут важна пауза.
Гастарбайтер тужится, надувает сакс. Теперь он решил, что Пелевину подходит «Ноктюрн Гарлема».
Мелькнул узнаваемый персонаж, как же без него.
