Три главреда по хронологии: Катаев, Полевой, Дементьев. Катаева все называли «мэтр». У него была приличная коллекция кепок. Изя тут же откликнулся кличкой «мэтр с кепкой». Катаева он уважал. За мовизм. Валентин Петрович устраивал бурные летучки с самоваром, наполненным вместо чая коньяком. Некоторым наливал в чашечку.
Полевой был озорником. Как-то увидел на Славкине значок в защиту секс-меньшинств и прохрипел: «Теперь, Витя, жди атаки сзади», — и подмигнул последним глазом.
Дементьев казался трусливым. После разносов в ЦК приезжал мрачный и запирался. Сочинял песни.
На холодильнике в машбюро долго лежала настоящая ковбойская шестигаллоновая шляпа уехавшего в Америку Аксенова. Как-то в ЦДЛ бармен спросил у Изи: «Вам какой коктейль?» Сидевший рядом Аксенов подсказал: «Коктейль Молотова».
Завотделом Бурчанинов, отвязный парень, привечал фриков-изобретателей и графоманов-наркоманов. Однажды на спор сбрил один пышный ус и продержался так до вечера, даже в пивную таким зашел.
Главный художник — ветеран Цишевский, осторожный, медлительный. «Старик Цишевский нас заметил». Циш.
Фотокор Кирзанов был горячим сторонником выезда евреев в Израиль. Еще бы! Уезжали мощные конкуренты. Гиппенрейтер, Бородулин, Ваксман. Евреев Кирзанов дружелюбно называл «враги народа». Возбужденно распевал: «Летите, голуби, летите».
Из избушки журнала «Юность» Изя ходил обедать в ресторан ЦДЛа, с заднего графского двора. Как-то в туалете рядом с ним оказался классик соцреализма. Изя держал в зубах сигарету. Руки его были заняты. Дым ел правый глаз. Изя щурился. От соседнего писсуара кто-то похвалил его струю. Назвал ее задорной, комсомольской. Это был пьяный зубр совлита Кирилл Загибин. Его могучее лицо Будды ласково морщилось. Изя растерялся, сказал, что рядом с великим прозаиком и писать — большая честь.
— Да, — сказал Будда, — только писать теперь и могу. И то с трудом. А вот писать… Как говоришь? Прозаик? Про заек тоже еще могу. — И, тряхнув стариной, застегнул брюки.
Магазин «Армения». Где гипсовая девушка? Она стояла на крыше. Нет и скворечника «Современника» на Маяковке. Теперь пора искать биотуалет, геотуалет, экотуалет. Оглядываться нельзя — там Изин персональный ангел. Цинциннат. Прилетел из Израиля.
Мертвой Изиной зоной было воспоминание о старшем брате, которого он любил-ненавидел. Брат, зажав меж колен маленького, мягкого, как игрушка, Изю, насильно открывал ему рот и пускал туда медленную тягучую слюну. Изя мычал, вырывался, долго потом плакал, закрывшись в ванной, бесконечно чистил зубы, не реагируя на стук соседей. Особо мерзко было то, что брат при этой вивисекции добродушно похохатывал, выкатывая красивые карие глаза. Стихийный садист.
