— Там все еще узко, — философски сказал Тиян, вытащив из кармана следующее печенье.
— Я тебе это не прощу! — завопила Вельда и швырнула в мост грязью. — Не прощу!
Мосту ее прощение было глубоко фиолетово.
Высказавшись, девчонка все-таки встала на ноги, подобрала туфлю, а потом позволила телохранителю себя вытащить. Даже задравшее платье ее больше не смущало.
— Перестройку города начну с этого моста, — мрачно заявила кандидатка на хранящую, брезгливо стряхнув с подола комок грязи. — Уничтожу и вспоминать запрещу. Кто вспомнит, в тюрьму прикажу бросить. Всех.
— Всех жителей города, — флегматично подсказал Хият. — В первую очередь тех, кому не понравится, что ты хочешь разрушить дома, в которых их предки жили с момента основания города.
Голосу разума Вельда не вняла. Она громко фыркнула, пообещала бросать всех в тюрьму за то, что живут в уродливых домах, и, еще раз тряхнув подолом, пошла домой. И группу Лиирана отпустила до завтра. Даже не понадобилось отпрашиваться для того, чтобы сопроводить Ладая на сдачу экзамена.
— А знаете, — сказала Марика. — Мне впервые в жизни хочется убить человека.
— А мне интересно, куда делся Калар, — мрачно сказал Лииран, подозревавший, что падение подопечной в канаву лично ему еще вспомнят. И ладно бы эта подопечная, Доринэ Атана тоже может вспомнить. А это гораздо хуже. — Зато повеселились.
А на экзамене наверняка опять повеселятся. Особенно, если Ладай так ничего и не выучил, не говоря уже о вспомнил.
Еще Лиирану подумалось о том, что серебряная цепь вовсе не награда за неведомые заслуги. Это такое наказание. Понять бы еще за что. Может после этого можно будет вымолить прощение у добрейшей и мудрейшей, и она наконец избавит его, если не от цепи, то хотя бы от группы? На крайний случай — от кандидатки в хранящие.
Калар появился только на полпути к школе. От него пахло пивом, маринованной рыбой и чем-то копченым. Но он утверждал, что просто не успел к канаве, а потом долго догонял группу.
Наглый водник.
Школа Восточной Части группу Лиирана встретила запахом гари, тремя выбитыми окнами и папашей Ладая, ругающимся на пороге с претендентом на хранящего Ильтаром.
— Он мой сын! — орал красный от злости Эсир Тмания.
— Уже нет, — флегматично возражал Ильтар. — Ты от него отказался, теперь он вправе решать возвращаться ему под твое крыло, или нет. А он не хочет.
— Почему ты вмешиваешься?! Это тебя не касается!
— Касается. Я сейчас, благодаря тебе, его ближайший родственник.
