Город в наследство - Татьяна Николаевна Гуркало

Ритуал подходил к концу, а пацан продолжал все так же безмятежно улыбаться. Словно до сих пор не понял, что вот здесь и сейчас он умрет, что его жизнь станет еще одной жертвой на пути к истинному могуществу. Не его могуществу. Словно не чувствовал боли и холода, не ощущал, как кровь из порезанных вен течет по ладоням, собирается на кончиках пальцев и каплями срывается на землю, прямо в центр многолучевой звезды.

Пацана хотелось ударить. По физиономии. Чтобы навеки стереть эту его улыбку, которая так раздражала целых три года. Гаденыш. Этот ученик был самым невыносимым из всех. Но при этом настолько сильным, что его можно было потерпеть еще три года, если бы был шанс сделать эту силу стремительнее, острее, ярче. Но такого шанса, к сожалению, нет и не будет. Если вовремя не остановить обучение, то очередной ученик может превзойти учителя и тогда неизвестно, кто станет жертвой при проведении ритуала передачи.

Что же, пора.

— Все, мальчик, — удовлетворенно произнес выглядевший молодым мужчина. — Ты достиг предела. Больше ты свою стихию держать не сможешь. Теперь она моя.

И не забыть победно улыбнуться. Наблюдая, как улыбка покидает лицо очередного пацана, возжелавшего стать сильным, потратив на это как можно меньше времени. Мальчишки всегда спешат жить. Им, вероятно, кажется, что иначе они не успеют сделать все, чего им так хочется.

Правда, жизнь раз за разом доказывает, что поспешность еще никого до добра не доводила.

— Ошибаешься, — хрипло сказал пацан.

Слово прозвучало, как пощечина.

Улыбка пацана стала откровенно издевательской, и в тот самый момент страх и ужас Тысячи Островов почувствовал это. Точнее ЭТО.

«Это» поползло по лучам звезды, сминая и кроша четкий рисунок, развеивая его обрывками. «Это» заменило белые линии из талька на ярко-алые огненные дорожки, которые складывались в совсем другую картинку, меняя ритуал. «Это» колыхало языки пламени на фитилях свечей, выкрашивая их, то в синий цвет, то в нестерпимо-желтый, то в кроваво-красный. А родной сероватый оттенок, которого с таким трудом добивался Страх и Ужас, словно умер. Или был сожран стихией. «Это» перебирало травинки на поляне, шелестело листьями деревьев и теребило длинные волосы мальчишки. «Это» делало ночной воздух теплее, закутывало в уютный кокон пацана. А в того, кто еще мгновение назад чувствовал себя победителем, швыряло высушенный, как в пустыне, ветер, заставляя человека судорожно дышать и пятиться.