Катя последнее время жила с дедом, с Иваном Федоровичем Афониным, так его звали. Родители ее, потеряв всякое ощущение времени и пространства, носились челноками между Китаем и Арабскими Эмиратами, таскали на себе неподъемные мешки со всевозможным барахлом. Похоже, они чувствовали себя в равной степени и счастливыми от неожиданно свалившейся свободы, и глубоко несчастными от бесконечных хлопот, переездов, перепродаж. Но вокруг носились по белу свету тысячи таких же челноков, и это давало им ощущение правоты, уверенности в том, что все стоящие люди сегодня стали челноками — возят ли они товар из магазина на вокзал, или из Китая в Москву, а из Москвы в Кобыляки.
Иван Федорович Афонин был красивый старик — с густыми, нависшими на синие глаза бровями, короткими седыми волосами, невозмутимый и насмешливый. Почти весь день он смотрел новости по телевизору, крякая от сообщений так, будто получал удары под дых и каждый раз с той стороны, откуда никак не ожидал. Взорвали самолет, залили землю нефтью, расстреляли наряд милиции, ограбили банк, похитили ребенка, нашли мертвую женщину, а у нее обе ладошки левые, приставленные, а голова тоже не ее, вроде мужская голова-то...
— А вот и наша Катя! — донеслось откуда-то сверху, и, подняв голову, Катя увидела на балконе второго этажа три улыбающиеся физиономии.
— Да, это она, — подхватил другой голос, — я сразу ее узнал... Да и как ее не узнать!
— Хороша-то как. Господи, как хороша! — добавил третий.
Катя знала этих ребят, едва ли не каждый день сталкивалась с кем-либо из них во дворе и на ближайших остановках троллейбусов. Вадим Пашутин жил в соседнем доме, Борис Чуханов, хозяин квартиры, в которой сейчас и находились ребята, поселился здесь недавно — разбогател на перепродаже книг и купил эту двухкомнатную квартиру у окончательно обнищавшей и всеми брошенной старухи, а Игорь Зворыгин, высокий белокурый красавец, частенько захаживал и к Вадиму, и к Борису.
— Здравствуйте, Катенька, — не столько сказал, сколько пропел Вадим — большеглазый, с тощеватыми усиками и каким-то гниловатым подбородком. Да, подбородок был его слабым местом — вечно красноватый после бритья, со срезанными прыщами, прижженными одеколоном. Его не мешало бы прикрыть бородой, спрятать от глаз людских, но не росла у Вадима борода, так, какие-то клочки шерсти, к тому же еще и разноцветные — белесые, рыжие, а то вдруг неожиданно черные.
— Привет! — Катя, не останавливаясь, помахала ребятам рукой, улыбнулась мимолетно и продолжала свой путь к дому.
