– Да, но мы же с матерью живем и дочке скоро пятнадцать. Нина хочет отдельно…
– Много хочет твоя Нина, – раздраженно произнес Андре и встал с дивана. – Ну что? Мы так и будем сидеть? Мы зачем собрались?
Вася тоже встал.
– Полотенце в ванной?
– Твое – да.
– Я пошел, – сказал Вася и вышел.
Андре бросил на белую ляжку дивана шоколадный пиджак, оставшись в розовой рубашке, словно застыдившись, и посмотрел на меня.
– Будешь смотреть?
– Обязательно.
– Если в ванну пойдешь, бежевое полотенце чистое.
В ванной пахло взволнованным Васей. Я посмотрела на себя в зеркало. Докатилась, мать… Мне стало стыдно. Но от этого, кажется, даже приятно… Это заразно что-ли? Я сняла одежду, оставшись в белье и туфлях, и направилась в спальню.
В раме открытой двери спальни виднелась картина в стиле «ню». Плотно закрытые синие шторы оттеняли два голых мужских тела. Голый Андре, свесив взлохмаченную голову, стоял на четвереньках на огромной кровати. Голый Вася, на коленях, ласкал его спину и ягодицы. С лысой головой он казался слишком голым.
– Андрюша, расслабься, прошу тебя…, – уговаривал Вася.
– Подожди…, – тихо просил Андрей.
Я встала рядом с телами, и Вася со звериным воплем вошел.
Обмякшее тело Андрея сотрясалось от Васиных ударов по его дряблым старческим ягодицам. Казалось, Вася вколачивал в дворянскую задницу босса всю свою классовую ненависть. Кончив, он заботливо положил его бесчувственное тело на бочок, и, подмигнув мне, вышел из спальни.
Андрей лежал в позе эмбриона, не шелохнувшись. Из распухшего, натертого до темно-розового цвета ануса вытекала сперма, смешанная с чем-то желтым, тщательно пережеванным. «Овсянка, сэр!» – вспомнился глупый анекдот.
Я потрепала его по волосам.
– Ты жив?
Он повел вокруг мутным невидящим взглядом.
– Господи, как стыдно…. Я ничтожество…я мразь… грязь… слякоть…плесень… дерьмо… Эпитеты, кажется, перестали иметь отношение к человеку. Я вспомнила дождь в день нашего знакомства и погладила Андрея по голове.
– Не надо… я не заслуживаю этого…, – всхлипнул он.
Голый Вася вернулся в спальню. Его член был приподнят эрекцией, в глазах стоял вопрос «что делаем дальше?». Получался двойной вопрос.
– Сядь! – Указала я ему на кресло в углу спальни.
Он послушно сел. Я понимала, что в этой пьесе от меня требовалось сказать Андрею – «Теперь иди и отсоси у него!» И тогда будет мне счастье. Я понимала, но не могла.…К голому старику я чувствовала жалость, а к голому крепышу брезгливость и отвращение.
