Передав это приказание князя, я получил от двух полковых командиров казацких, Попова и Тацина, такие уверения в их бдительности, что, несмотря на непроглядную темноту ночи, можно было, казалось, спать спокойно в нашем лагере. Отправляясь в обратный путь, я захватил за собою казацкого юнкера Хомутова[3], который был наряжен к светлейшему на посылки. Отправляя его, командир наказывал двум его дядькам, старым казакам, беречь юнкера как зеницу ока. Они, действительно, чуть не на руках его несли.
К ночи с 7-го на 8-е сентября неприятель не воротился на старую позицию, а ночевал тут же, т. е. верстах в шести от нас, за небольшим возвышением. Вследствие этого, наши аванпосты в две линии далеко не уходили: казаки находились в Булганакской лощине, а гусары на том месте, на которое с вечера выходила бригада 17-й дивизии.
Атаку со стороны союзной армии надо было ожидать утром; поэтому войска, рано позавтракав, отправили обозы к реке Каче, а сами стали готовиться к бою. Тогда-то, на месте, отведенном для перевязочного пункта, совершенно случайно, для всех неожиданно, явилась наша первая русская «сестра милосердия» — Елизавета Михайловна Хлапонина. Не могу не посвятить нескольких слов воспоминанию об этой достойнейшей женщине.
Одним из лучших батарейных командиров тех войск, которые постепенно прибывали в Севастополь летом 1854 года, был подполковник Дмитрий Дмитриевич Хлапонин. Недавно повенчанный, он приехал к нам с молодой женою, очень красивой наружности. Елизавета Михайловна Хлапонина, рожденная Борисова, возбудила живейшее внимание севастопольского общества. По вечерам, когда на Екатерининской пристани играла музыка и в числе гуляющих бывала Хлапонина, то собирался оживленный кружок людей, дороживших милою, приятною беседою Елизаветы Михайловны. Непременным участником этого кружка бывал генерал Кирьяков, имевший притязание на любезность и остроумие. При тогдашнем настроении духа всего общества на заносчиво-воинственный лад, удалые рассказы Кирьякова, громогласные его обещания «шапками закидать» союзников, наконец, георгиевский крест в петлице — расположила в пользу генерала общественное мнение и снискали ему, довольно дешево, права авторитета. Севастопольцы не выключая моряков, даже самого князя Александра Сергеевича, возлагали надежды на такого лихого генерала. Отвлеченный служебными занятиями, я не успел еще проведать о появлении в Севастополе красавицы Хлапониной, как князь, проезжая как-то со мною мимо Екатерининской пристани, сказал:
