Вера. Митя, о чем ты?..
Порогин. Я прятался за надгробной плитой, на которой было начертано: «Здесь покоится рожденный — чтобы умереть».
Вера. Умереть?.. (Задирает голову, пытается заглянуть ему в глаза.) Как-как ты сказал: умереть?.. Чтобы умереть, Митя?.. Рожденный?.. (Он молчит.) А мы с тобой, Митя… разве же мы с тобой… чтобы умереть?.. Вон сколько прожили…
Порогин. …Странный, мучительный переход из небытия в небытие… Как понять? Смысл?..
Вера. А я не знаю, Митя… Честно — я не согласна. Я считаю: живи, пока живется, и радуйся, что живешь. И не думай. А то, Митя, и жить тяжело, а еще все время думать о таком об этом…
Порогин. Я пытался забыть о смерти.
Вера. И правильно, Митя, делал, правильно.
Порогин. Особенно после войны. Где ее было столько…
Вера. Господи, Митя, эта война, будь она проклята… Будь они прокляты, все эти войны…
Порогин. Свою смерть представлял…
Вера. Митя, прошу…
Порогин. …Я представлял так: придет мое время — и это случится. И нормально. И ничего сверхъестественного. И, значит, можно не думать. (Молчат.) Вот оно пришло, мое время, а я не готов.
Вера. Митенька, Митя… столько на свете приятного… столько всего… Я тебя все прошу, чтобы было приятно — ты меня мраком томишь… Успеем, Митя, не торопись. Чего еще там будет? Тут хоть живешь — так все знаешь. Кое-чего понимаешь… И временами красиво и даже приятно бывает… Ну по-всякому, конечно, и даже обидно, но потом… глядишь… и опять хорошо. И когда хорошо, про себя думаешь: вот жизнь… И руками тогда не развести — так, Митя, все это удивительно… (Жмется к его ногам и шепчет.) Вот только без тебя я жить не согласна. И все пускай будет, и будет хорошо, но, Митя… с тобой, Митя… с тобой…
Он молчит. А она все бормочет.
С тобой, Митя… Я хочу жить с тобой… Да, Митя… Митя мой… Митенька…
Тишина.
Порогин. Я обыкновенный человек. Я всегда работал. И я всегда любил свою работу. Старался не суетиться и жить по совести. Я почти не имею друзей. Или — сказать так: людей, мне остро необходимых. Но я никогда и никого не предавал. Это точно. Я всю жизнь был верен одной-единственной женщине — моей жене. Я люблю мою родину. С народом делил беду — какая была. А теперь я умираю. И не в силах понять: что же такое мучит меня?..
Тишина.
Стыд… Когда-то я понял, что я не люблю. Но я не ушел. Я остался и лгал еще сорок лет. Себе, людям, тебе… Мне стыдно. Мне стыдно, что я написал двадцать книг. Я ни в чем — почти — не уверен определенно: Что такое любовь? Что творчество? Что наши стремления? Что наша жизнь?..
