И баба Маня важно кивнула, как будто сказала: «Врать не буду, сбросило тебя тогда с кровати».
— Мне вчера передали, — сказала Муля, — что приехала женщина, которая в том поезде проводницей была. Она была с теми, кто вытаскивал Николая, видела, как его похоронили. Назначила мне свидание, а я не хочу идти. Боюсь. Я знаю, он сгорел в паровозе. Они его бросили, и он сгорел. Я к этой женщине приходила еще в сорок четвертом. Постучалась к ней. Она открыла дверь, я говорю, я такая-то. А она — раз, и упала. Упала! Соседи сбежались, воды принесли, а мне говорят: «Зайдите потом, сейчас ей нельзя разговаривать. Она контуженная». Я и ушла. Через несколько дней опять пришла, а она уже уехала. С тех пор я ее не видела. А он сгорел, я это чувствую. Сколько мне тогда писем пришло, и во всех по-разному описывается, как он умер. Пишут, не плачьте, мы отомстим. Мстят, аж до сегодня… Они мне просто боятся сказать, как он погиб.
— Он не сгорел, — сказал дядя Петя, опустив глаза в тарелку. — Мне бы врать не стали.
Муля посмотрела на него:
— Но он же оставался в паровозе?
— Нет, он вышел.
— Его вынесли?
— Нет, сам выбрался.
— Ему руку и ногу оторвало, да?
Дядя Петя долго молчал, не поднимал глаз от тарелки, потом кивнул:
— Да. Не сразу. В паровозе руку, а когда выбрался — ногу.
За столами притихли, следили за Мулей. Муля вздохнула:
— Мне тоже так рассказывали.
Она не поверила. Я осторожно посмотрел на Ирку и Женьку — они поверили.
— Нет, — сказала Муля, — я к ней не пойду. Боюсь. — И она заговорила о страшных снах, которые ей снились перед войной и которые, как она потом поняла, предвещали войну.
Днем на строительстве дома Жене помогает Толька Гудков. У Гудкова отпуск, а Женя после обеда вырывается с работы домой. Гудков подрядился поставить окна и накрыть хату крышей. Толька — ровесник Жени, но сейчас он главный на стройке и потому кажется старше. Он небрит, шея потная. Ругает своего предшественника, плотника, которому Женя заказывал коробки для окон. Разве так коробки делают? Доски прекрасные, а он сбил лудки гвоздями. Надо было делать на шипах! На прямых шипах, поясняет он Жене. Правда, усмехается Толька, тогда перекошенную коробку в стене нельзя было бы выправить. Нужна высокая квалификация, чтобы сделать лудки на шипах. А гвоздями Женька мог бы и сам сбить. Каждый мог бы сбить. И взял он, наверно, за каждую коробку по четыре рубля.
— Сколько ты ему заплатил? — спрашивает он Женьку.
