Наконец Муля явилась. Сняла с вешалки пальто, накинула платок, кивнула гостю:
— Пошли.
Он быстренько поднялся, сказал нам вежливо:
— До свиданья.
Муля пропустила его вперед, вышла вслед за ним, но потом вернулась, приоткрыла дверь, объявила: «Жених!» — и убежала.
Вернулась она скоро — видно, недалеко провожала своего поклонника.
— Жених! — ошеломленно сказала она. — Полковник-отставник. Или майор. Не знаю. Вы, говорит, одна, и я один. Вы, говорит, меня помните? Я Харченко. — Муля засмеялась. — А черт его знает, что за Харченко! Говорит, жил до войны на соседней улице. Нравилась я ему еще тогда. Я, говорит, все про вас узнал, люди мне рассказали. Живете вы трудно, и в семье у вас не очень хорошо. А у меня дом, виноградник, приходите, будете хозяйкой. Договорились: в ту субботу зайдет за мной, поведет меня к себе в гости, познакомит с сыном… Брошу я вас, ну вас совсем! Говорит, я непьющий, спокойный. Пить здоровье не позволяет. Курить два года тому назад бросил. Есть военные ранения, но здоровье еще ничего. Сын через год институт кончает и уезжает из города. «Не стану, говорит, скрывать. Сын не то чтобы против, а не очень рад. Но понимает. Вмешиваться не будет».
Муля стояла у двери не раздеваясь, будто собиралась еще куда-то бежать.
— Так он полковник или майор? — спросила Ирка. — Как же ты не узнала?
— Муля, — сказал я, — теперь вам надо обязательно шестимесячную завивку.
— И зубы, — сказала Ирка. — Золотые. Муля, помнишь блатную песенку, которую пел Женька: «Одна нога у ней была короче, другая деревянная была…»?
Муля засмеялась:
— Невеста!
— Вот ты ему покажешь, — сказала Ирка. — Не возрадуется!
— Ага! — сквозь смех согласилось Муля.
— Он же маленький, чуть выше вас, — неизвестно почему стал хохотать и я.
— Коротышка!
— Майор-полковник!
— Лучше бы лейтенант!
— Сержант!
— Как Нинкин Паша.
— А в каком звании Нинкин Паша?
— А черт его знает! Алкоголик.
— Вот, Муля, у нас тут без тебя тихо будет!
— Еще поплачешь без матери.
— «Восплачешь и возрыдаешь» говорит, Муля, твоя мать, а она каждый день читает эту книгу. — Ирка показала на библию в коричневой обложке.
Так и не раздевшись, Муля убежала к бабке Мане, и через несколько минут из-за стены донесся приглушенный Нинкин хохот, радостные всхлипывания.
Потом женщины ввалились на нашу половину, смеялись, дразнили Мулю. Муля тоже смеялась, отвечала на шутки, но иногда всерьез прикидывала:
— Дом, говорит, у него большой, четырехкомнатный. Большая веранда. Застекленная.
