Отказавшись от борьбы с этим наваждением, молодой человек подошел к окну, распахнутому навстречу летнему рассвету. От сада волнами поднимался перченый запах гвоздик. На горизонте темное небо подтачивалось розовой полосой. Перед пробуждением девственного утра Эрбийон почувствовал себя ничтожным и грязным.
Смерть Мерсье привлекла к вечерам у Нарбонна внимание всей эскадрильи, и Клоду не составило ни малейшего труда угадать причину растерянного выражения лица Эрбийона. К нежности, которую он по-прежнему испытывал к молодому человеку, добавилось чувство ответственности. Разве не поручил ему капитан моральную заботу о товарищах?
Он взял стажера за руку, и этот жест вызвал в Жане прилив благодарности. В этот день ему так нужны были помощь и поддержка! А образ Денизы словно бы померк перед ощущением обрушившегося на него несчастья.
Они молча добрели до обширного парка, в котором жар и солнечный свет колыхались слабыми волнами.
— Вы много проиграли? — по доброму спросил Мори.
— Слишком много!
— Нет причины отчаиваться. Вы молоды, ничем не заняты… — Затем тоном, лишавшим его замечание какого бы то ни было упрека, добавил: — И считаете, что вам дозволено все, потому что смерть для вас является ближайшим будущим.
Его слова подействовали на Эрбийона, как бальзам на рану. Они дарили ему прощение, на которое, как ему казалось, он больше не мог рассчитывать, ибо выжал его до последней капли. Он с горечью подумал о том, что именно это самопрощение в последний раз толкнуло его в объятия жены того, кто теперь его утешал.
Ослабев от тревоги, бессонниц, он прошептал:
— Ах! Если бы только мы остались прежними, я бы не зашел так далеко.
Волнение, так хорошо знакомое стажеру, озарило взгляд Мори.
— Жан, — сказал он, — ничто на земле не умирает безвозвратно. А пока пообещайте мне, что больше не пойдете к Нарбонну.
Он произнес это с таким уважением, что на мгновение молодому человеку показалось, будто бы дружба готова возродиться.
— Позвольте мне отыграться, — воскликнул он, — и я клянусь вам, что больше не буду играть!
— Лучше воздержитесь.
— Не могу. Я слишком много должен.
— Сколько?
— Восемь тысяч, — ответил Жан тихо.
— Послушайте, — сказал Клод решительно. — Я их вам одолжу. Постепенно вы мне все вернете.
Внезапно он побледнел. Грубым, бессознательным движением Эрбийон оттолкнул его. Отвращение, заставившее молодого человека криком заявить о своем несогласии, вновь пробудило в Мори еще более резкое и более определенное беспокойство, которое, как он успел поверить, исчезло навсегда.
