Эмилия решительно затушила сигарету в пепельнице и тряхнула волосами.
– Побегу, мне пора.
– Вы не сказали, какая у вас просьба, – напомнил Потемкин.
– Это специально. Я хотела, чтобы вы к этому сами вернулись. – И без паузы: – Просьба: эксклюзивное интервью с душителем, когда вы его возьмете. Идет?
* * *
Хурам Хасане проснулся в отличном настроении: вчера состоялся совет директоров его концерна. Совет прошел без всяких треволнений, а могло быть иначе: сведущие люди сообщали, что конкурирующая сеть «Минц» вела приватные переговоры с некоторыми членами его совета, пытаясь склонить их к действиям против Хурама. Хасане, естественно, предпринял контрмеры – тоже негласно, – но на вчерашний совет шел внутренне напряженным, мало ли что? Но все обошлось… Пока.
Хурам ни минуты не заблуждался относительно того, что стабильно в этом мире, а что переменно. Да, все они, члены совета, сидели вчера смирно, как овечки, и дружно голосовали… И выступали – совершенно не по делу, но зато уж как подобострастно. Поистине, Америка – великая страна: тысячи обликов у нее, тысячи стран сокрыто в ней одной. Вот они сидели все вместе вчера на этом совете – англосаксы, евреи, армяне, персы. А прокрутить для кого-то запись вчерашнего действа – Ближний Восток, да и только… Медоточивые речи, масленые улыбки.
Как будто он, Хурам, не знает, чего от них можно и нужно ждать в действительности – от всех вместе и от каждого в отдельности.
Хасане вытянулся на спине и произнес строки утренней молитвы «Аль-Каусар»: «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Тебе дарован Аль-Каусар, бесчисленные блага на земле и на небе… Посему совершай намаз ради своего Господа и приноси жертву. Воистину, твой ненавистник сам окажется посрамленным…»
Эти слова были, так сказать, личной молитвой Хурама, помимо пяти положенных – на коврике, простираясь ниц, обращаясь лицом к Каабе. Впрочем, будучи человеком современным, Хасане далеко не всегда строго соблюдал требуемые формальности.
«У меня с Ним, – говорил он, поднимая глаза, – свои отношения. И в них никому не позволено вмешиваться».
И это были не просто слова – Хасане на деле был достаточно умен, чтобы осознавать свою и всеобщую ничтожность перед лицом Всевышнего и понимать, насколько хрупок и неверен окружающий мир, который выглядит таким прочным и непоколебимым.
Империи, что всем внушают страх,
Дворцы и монументы – станут прах…
Хайям – великий поэт, математик и астроном, его рубаи не раз помогали Хасане в самые сложные часы его жизни. Но – великий Восток! – твоя мудрость поистине переживает века – Хасане ни в чем не был упертым ортодоксом и житейский здравый смысл ценил превыше всего.
