— Отстань! — наконец, будто очнувшись, сказал Иван все еще державшему его архивариусу, хотя пришелец уже удрал. Вытер вспотевший лоб. Поправил сползшие штаны. Хмурясь и хромая больше, чем обычно, прошел по поляне.
И вдруг заново, будто первый раз в жизни, увидел траву, коров, кусты, а над ними синее небо, а на небе — облака, белые, пронизанные светом. И этот свет кругом, в листве, струится от стволов берез, желтыми зайчиками рассыпан по хвое. И оттого, что неожиданно нахлынуло на Ивана как откровение, как открытие, он растерялся, понял вдруг, что всего этого для него могло и не быть, и все это — жизнь!
— А ты что уставился, смотришь! Я тебе не портрет! — закричал Иван на архивариуса. — Что рот открыл? Пошел отсюда!
— Да я…
— Проваливай, говорю! Тоже мне… Замухрыга!
Архивариус молча поднял кепку, отряхнул ее, стукнув о ладонь, надел и, не взглянув на Ивана, пошел.
Иван отвернулся. Он слышал, как архивариус уходит, шаги все тише, а когда взглянул, архивариус был уже далеко.
— Эй! — позвал Иван. — Слышь!
Архивариус, не оборачиваясь, шел, устало опустив руки и понуро наклонив голову.
— Эй! — погромче крикнул Иван. — Послушай, дружок! Как там тебя… — Иван догнал архивариуса. — Ну! Ты чего? Подожди…
Архивариус остановился.
— С деньгами-то что будем делать?
— Не знаю. Как хотите.
— Да ты никак обиделся? Зря ты. Ведь я чуть не погиб, пойми. А у меня ведь четверо девчушек, баба… Ведро вот починить просила. Ты пойми.
— Я понимаю.
— А я ведь мясной.
— Я понимаю, я не сержусь, — вдруг быстро заговорил архивариус. Он порывисто взял Ивана за руку, — Я понимаю. Спасибо вам.
— Ну, это ты зря, — застеснялся Иван. — Чего уж. Вместе были. Заодно. А тебя хоть как зовут-то?
— Тихоном.
— А по отчеству?
— Ионыч.
— Так что, Тихон Ионыч, как быть, а? Ах ты ядрена Феня, денег сколько!
Иван наломал веток, укрыл ими чемодан.
— Может, подальше куда унести? — спросил Тихона.
— Зачем?
— А вдруг тот вернется?
— Нет, он сюда не придет.
— Что с ними будем делать?
— Неси домой, потом в милицию сдашь, когда все установится.
— А ты что?
Тихон горько усмехнулся:
— А я стадо постерегу. — И рассказал Ивану, что он болен и не может идти далеко.
— Вместе, помаленьку, — пытался уговорить его Иван.
— Нет, не получится.
Иван сидел с Тихоном до темноты. Курили. Вспоминали всякое. Обменивались адресами. Тихон был из Порхова, а в Порхове Ивану случалось бывать.
С темнотой Иван переложил деньги в шелгун — заплечный мешок.
— Слушай, Ионыч, — схитрив, спросил у Тихона, — а ну покривлю душой, не отдам деньги, соблазнюсь вдруг, а?
