В детстве она ходила с матерью в церковь каждое воскресенье. Когда стала взрослеть — только по большим праздникам, а потом был период, когда она совсем перестала ходить в храм.
В то время Агния Романовна слегла. Болезнь подозрительно затянулась, и когда доктор стал приходить редко, только по особым вызовам, всем в доме стало понятно, что Агния Романовна умирает.
Заботы по дому и о больной легли на плечи Татьяны, потому что сестра Валентина вышла замуж за телеграфиста Величко и жила отдельно, брат Виктор учился в Петербурге, в университете, а отец, как прежде, был очень занят.
Однажды, когда Татьяна пришла к матери, чтобы дать ей лекарство, Агния Романовна сказала:
— Лампадка погасла.
Татьяна посмотрела на знакомую с детства икону Божией Матери. Лампадка пред ней действительно погасла.
— Никакой беды нет. Или фитилек сгорел, или масло закончилось!
Когда лампадка затеплилась, мать спросила:
— Таня, а ты помнишь, что это Иверская икона Богородицы? Помнишь, что я тебе рассказывала?
Татьяна на секунду задумалась.
— Прости, мама, забыла. А что?
— Сотни глупых стишков помнишь, а про Иверскую забыла!
— «Глупых стишков»? Раньше ты так не говорила.
— Раньше ты была маленькая. Так что, действительно в актрисы пойдешь?
— Не знаю. Выпей микстуру.
Агния Романовна равнодушно выпила лекарство. Солнечный свет косыми лучами падал через окно на одеяло, на измученное, бледно-желтое лицо болящей. Нос ее заострился, глаза стали больше, их выражение изменилось. Так казалось, потому что под глазами легли темные тени.
— Задерни занавеску и сядь.
И голос у Агнии Романовны изменился — стал глухим.
— Что случилось, мама?
— А ты не знаешь? Сходи к отцу Мартирию. Его- то, надеюсь, помнишь! Скажешь, что меня надо соборовать. Помолчи! Когда умру, обязательно отпеть. Игнатий будет ерепениться, но ты его приструни. Обещай, что все исполнишь, как я прошу!
— Обещаю, мама. Хотя не совсем понимаю…
— Ты-то как раз и должна понять. Сколько я тебя в церковь водила. Бог в душе у тебя живет, только ты про Него забыла. А как умру — вспомнишь.
Таня хотела усмехнуться, но не смогла — вид матери и ее голос не позволили.
— Умираю спокойно, потому что без меня обойдетесь. Вам даже легче будет.
— Мама…
— С Игнатием я, конечно, поговорю, но и ты знай — пусть они хотя бы три месяца не женятся.
— Кто такие «они»?
— Неужели не знаешь? Нет? Ну скоро узнаешь, не об этом я хочу с тобой говорить. Я знала все его интрижки, все его влюбленности. Он даже иногда у меня совета просил, как ему быть.
