— Бедный джентльмен сильно пострадал? — спросила она.
— Да он умер, — послышались голоса.
— Нет-нет, жизнь еще теплится! — вскричал кто-то. — Но он умрет, пока его будут везти в больницу.
— Такой смелый! — вздохнула какая-то женщина. — Если бы не он, они отняли бы у леди кошелек и часы. Это же шайка, и притом оголтелая. А! Он начал дышать!
— Нельзя же ему валяться на улице. Можно мы внесем его в дом, мэм?
— Ну конечно. Несите его в гостиную, там удобный диван. Вот сюда, пожалуйста!
Медленно, со всей осторожностью его внесли в «Брионию» и уложили в парадной комнате, а я по-прежнему наблюдал за происходящим с моего поста у окна. Лампы в гостиной были зажжены, но шторы не опущены, и я видел распростертого на диване Холмса. Не знаю, устыдился ли он в этот миг роли, которую играл, но знаю, что я в жизни так не стыдился себя, глядя на прелестное создание, в заговоре против которого участвовал, на то, как она хлопочет над страдальцем. И все же было бы черным предательством не сделать того, что поручил мне Холмс. Скрепя сердце я вынул дымовую шашку из-под пальто. В конце-то концов, подумал я, мы не причиняем ей вреда, а только препятствуем ей причинить вред другим.
Холмс сел на диване, и я увидел, как он помахал рукой, будто задыхаясь. Горничная бросилась к окну и распахнула его. В то же мгновение я увидел, как Холмс поднял руку, и по этому сигналу швырнул шашку в комнату, вопя: «Пожар!» По комнате заклубился густой дым и повалил из открытого окна. Я мельком увидел суетящиеся фигуры, а секунду спустя изнутри донесся голос Холмса, заверяющий, что тревога оказалась ложной. Лавируя в вопящей толпе, я добрался до угла улицы и через десять минут испытал немалую радость, ощутив на локте руку моего друга и покинув все еще взбудораженную улицу. Несколько минут Холмс шел молча и быстро, пока мы не свернули на тихую улочку, ведущую к Эджуэр-роуд.
— Вы отлично справились, доктор, — заметил он. — Лучше некуда. И все в порядке.
— Фотография у вас?
— Я знаю, где она спрятана.
— Но как вы узнали?
— Она сама мне показала, я же так вам и говорил.
— Я все еще ничего не понимаю.
— Не собираюсь делать из этого тайну, — засмеялся он. — Все проще простого. Вы, конечно, поняли, что люди на улице были наняты. Ангажированы на этот вечер.
— Об этом я догадался.
— Ну, когда поднялась буча, в ладони у меня был комок влажной красной краски. Я бросился вперед, упал, прижимая руку к лицу, и обрел жалостный вид. Старый прием.
