Визуально волноваться было не о чем. Соотношение выходило один к трём, и купцу даже стало любопытно. Отчего не переброситься парой слов, но разговора не состоялось. Струя пламени вылетела с носа новгородской ладьи, как раз по курсу движения судна, на котором находился Удо. Новгородец произвёл впечатление. О греческом огне свей был наслышан, в действии никогда не видел, однако последствия представил во всех мыслимых красках.
– Табань! Я торговый гость Удо из Бирки, – прокричал купец и совсем тихо выругался: – Ингер, опусти на хрен лук.
Ладья Ильича с выставленными по бортам щитами остановилась в десяти саженях от свеев.
– Ку… боярин Пахом Ильич. Этот остров мой.
Удо напряг память, пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах он уже слышал это имя, и чуть не хлопнул себя по лбу. Хлёд, елки зелёные. Он тогда отругал сына, когда узнал, что тот помогал в контрабанде новгородцу, а оно вон, каким боком вышло.
– Наслышан о тебе, Пахом Ильич, сын мой старший, Хлёд, о тебе сказывал. Помнишь такого?
– Вот оно как… будь моим гостем, Удо, сын у тебя – достойный человек.
– Боюсь, не по нраву тебе придётся такого гостя принимать. Беду я на твою землю привёз. Ты уж извини, семья у меня в Бирке, Эрик казнил бы их, не исполни я воли Ощепка. Мои люди оружия не поднимали, на землю твою не ступали, можешь спросить у своих.
Пахом видел в бинокль, как человека Строгана не пустили на кнорр, посему поверил. Что же касалось остального, то преследовать столь уважаемого купца, регулярно посещающего Новгород, являлось тактической ошибкой. Ещё не понятно, как могут обернуться прожекты, а иметь обязанным тебе одного из самых состоятельных купцов соседней страны, казалось правильным.
– Раз так, то торговому гостю дорога открыта. Удачи тебе, Удо.
– Можешь найти меня в Ладоге, до встречи.
Свеи шустро заработали вёслами, стараясь поскорее перебороть мощное течение и уйти от острова, где твёрдо встала нога новгородцев.
Пиррова победа. Так можно было оценить результаты боя на Ореховом острове. Из пятидесяти восьми ушкуйников двадцать четыре лежали накрытыми холстиной и, если добавить почти три десятка раненых, то отряд фактически прекратил существование. Винить в этом Бренко было нельзя, слишком опытен оказался противник. Пахом был не в себе. Когда узнал о потерях, то чуть не растерзал пленных. Подойдя к мёртвым воинам, он опустился на колени.
– Павших похороним в Новгороде, – произнёс Ильич.
– Гребцы не двужильные. И так без передыху шли. Всех до Новгорода не довезём, – возразил кормчий.
