Интерес литературы к целостной жизни человека приобретает в наше время специфический оттенок. Слишком велики социальные и военные потрясения века, слишком заметны обрывы и новые линии в межчеловеческих связях, слишком бросается в глаза мощная динамика ежедневных жизненных изменений, чтобы сама проблема целостности нашего бытия не наполнилась глубокой внутренней конфликтностью.
О романе Ю. Бондарева «Выбор» писали много, и это избавляет меня от необходимости подробно останавливаться на перипетиях сюжета, обширной проблематике произведения, на страницах которого судьба столкнула двух бывших друзей, разбросанных ураганом войны.
Вина Ильи Рамзина, исчезнувшего в военной круговерти и возникшего много лет спустя в качестве иностранного подданного, доказана и самим романом, и его критикой. Уже упомянутые рамзинские слова о «бесконечном выборе» можно понять и как попытку Ильи оправдаться за все, что произошло с ним, объяснить его уступки жизненным обстоятельствам. Илья — живое воплощение нравственного компромисса и неизбежного краха, идущего за нравственным компромиссом.
Вряд ли, однако, только этим можно исчерпать назначение в романе фигуры Ильи Рамзина.
Впервые встречая Илью в Венеции, художник Владимир Васильев понимает вдруг, что стало страшно подумать о прошедших годах, разъединивших их.
«Каким же кажусь я ему?» — подумал Васильев, содрогаясь от ощущения времени, от жестокой его превратности, не щадящей ничего...»
Бывший друг детства оказался для Васильева зеркалом, возможно, искажающим, с другим расположением света и теней, но зеркалом, не знающим пощады, в котором Васильев вынужден увидеть себя сегодняшнего, свое военное прошлое, свое идиллическое замоскворецкое детство. Это зеркало, раз появившись, следует за Васильевым неотступно: и тогда, когда он принимает Илью в своей живописной мастерской, и тогда, когда они идут к матери Ильи, в Замоскворечье, дом их далекого детства, и тогда, когда идет странное застолье в шикарных гостиничных апартаментах «синьора Рамзэна», и в тот момент, когда Васильева вызывают прояснить обстоятельства самоубийства Ильи, и на похоронах, и, самое главное, в те минуты, когда Васильев остается наедине с собой и пытается найти ответ на мучающие его жизненные вопросы.
Безмерная «хрупкость жизни» начинает волновать Васильева. Его посещает мысль, что «все в этом мирю висит на волоске» — и страна детства, куда Васильев «опоздал приехать», и пошатнувшиеся отношения с женой, подлинным другом и опорой, и будущее дочери, в чью жизнь ворвалась тупая и недобрая сила, и само пребывание человека на земле.
