Цотнэ — не просто хороший, нравственный человек и мученик во имя благородной идеи. Он идеалист и романтик в сфере нравственности, свободно перешагивающий через свои материальные, житейские интересы. Он откровенный образец для подражания, что подчеркивается безусловной «житийностью» романа. Но ведь была у писателя какая-то внутренняя нужда в создании героя именно таких, идеальных качеств, способного возвыситься над житейской суетой ради высокого идеала, ради укрепления в народе, в нации веры в непобедимость добра? Не такой ли герой был необходим национальной читательской аудитории именно в недавние, последние годы, не вызвала ли его к жизни всегда впитываемая литературой общественная потребность?
Как видите, Бачана Рамишвили, принципиально возвышенный над бытовой стороной жизни, вовсе не одинок в современной грузинской прозе. А ведь мы не сказали еще о Дате Туташхиа, литературном герое, чье имя стало нарицательным в Грузии, правдоискателе, органически чуждом мелкой корыстной суеты...
Можно предположить, что герой-идеалист, бессребреник и романтик, не чуждый эмоциональных крайностей в выражении своего нравственного кредо, вобрал некоторые черты национального характера. Полутона исчезают, если налицо страстное отношение человека к действительности. Предельное бескорыстие — реакция на удушающий меркантилизм... Литература отозвалась на происходящие в Грузии перемены не только разоблачением, публичным осуждением подпольного предпринимательства, иссушающего душу практицизма, поражающего нестойких делячества, но и поэтизацией героя, способного стать живым нравственным примером для читателя, убедить его, что в нем должны открыться, заявить о себе и высокое чувство, и озабоченность общим делом, и гражданская совесть. Притом в нравственной взыскательности героя грузинской прозы нет душевной сухости, мировосприятие его естественно, органично, целостно. Это помогает смягчить впечатление, оставляемое подчас некоторым избытком пафоса.
Проблемы нравственности, решаемые разными национальными литературами, могут быть очень схожими, особенно если над словом работают люди одного социального опыта. Чем резче своеобразие (в том числе и национальное) в подходе к этим проблемам, тем богаче их всеобщее звучание — закономерность, открытая давно.
Приключения Даты Туташхиа из романа Чабуа Амирэджиби — это, конечно же, приключения мятущегося, мятежного духа, привлекательность которых нет нужды доказывать. Может быть, неотразимость обаяния Даты в его готовности служить истине, презирая житейские блага, в его покоряющей внутренней свободе? А может, благородный разбойник доказал своей бесконечной одиссеей, что нет жизненных обстоятельств, оправдывающих душевную лень, равнодушие, примирение со злом, нравственную глухоту?
