«Понимаю ли я, что произошло? Отломилась часть моей жизни? Без Ильи я не могу представить ни своего детства, ни войны, ни молодости...»
И все-таки, повторим, только в обращении к прошлому черпает силы растерявшийся от обилия возникших перед ним проблем Васильев. Оно оказалось не таким, каким представлялось все эти годы, но оно было, оно часть судьбы, которую ни изменить, ни переделать уже нельзя.
Укрепить те, что есть, восстановить порванные человеческие связи — вот единственно возможный выход из «душевного нездоровья», увиденный Васильевым. Словно залитый солнцем островок в памяти Васильева — довоенная Москва, зима, жестокая стужа и улыбка девочки, навсегда связанной с ним... Не от нас ли зависит сделать менее хрупким эти островки, на которых покоится наша жизнь?
«...Как хорошо знать истину... Но ведь страшно и смешно — кому и для кого истина нужна, если ее торжество образует пропасть... между людьми... Вы понимаете меня?» спрашивает Васильев у следователя, изучающего обстоятельства смерти Ильи Рамзина. Сказанное по частному поводу только доказывает обостренное отношение героя к важным жизненным закономерностям.
Художник Васильев не выбрал какого-то иного, не известного ему, вдруг возникшего в его сознании пути. Он подтвердил свою верность избранной судьбе и людям, с которыми связала его судьба.
Движение действительности начало открываться Васильеву, когда он погрузился в ее многослойное, принадлежащее разным временам течение,— вот неизбежный вывод, к которому придет читатель романа «Выбор».
Слово «тенденция» ко многому обязывает. Да и так ли уж часто возникают в литературе новые тенденции и исчезают старые? И так ли уж редко обращается она к тому, что казалось давно забытым?
В конечном счете все — характер проблематики, стиль, структура произведения — определяется индивидуальностью писателя.
Но на его умонастроениях, особенностях его взаимодействия с реальностью неизбежно сказываются общелитературные и общественные умонастроения. А они всегда меняются со временем. Это особенно заметно, если сравнивать книги, принадлежащие одному и тому же автору и написанные в разные годы.
Вышедший два десятилетия назад роман Сергея Залыгина «Соленая падь» занял видное место в ряду произведений о гражданской войне. Было в романе кроме плотности социальных характеристик, отразивших время революционных преобразований, и нечто весьма существенное, связанное со временем создания книги: острота в постановке проблем нравственности, неотделимых от проблем решительного преобразования действительности, резкость во внутреннем размежевании героев — Мещерякова и Брусенкова, олицетворявших принципиально разное, с легко угадываемой проекцией в предстоящие годы, отношение к человеку как субъекту и объекту революции. Поляризация этих точек зрения была достаточно ясна, и Мещеряков, и Брусенков практически, на деле демонстрировали выбор своей позиции. Вряд ли затруднялся в выборе и читатель романа.
