Сказав это, он собирался уйти. О чем же еще было говорить…
— Но скажи же мне, что это за братство? — спросила она. — Какое братство?
— Ну, там живет много стариков.
— Бедных стариков?
— Ну, разумеется не богатых!
— И у каждого, наверное, нет отдельной комнаты?
— Нет, но у них большие общие спальни.
— И они едят из жестяной посуды на непокрытых столах?
— Нет, посуда фарфоровая!
— Но без скатертей?
— Боже мой, был бы только стол чистый!
Он прибавил, чтобы успокоить ее:
— Там живет много порядочных людей. И, если хочешь знать, они не без колебания приняли в него кавальере Пальмери.
С этими словами дон Ферранте вышел.
Жена его была очень огорчена и рассержена. Ей казалось, что она вдруг потеряла все свое знатное положение и превратилась в жену обыкновенная купца.
Она говорила громко, хотя никто и не слышал ее, что летний Дворец — большой, безобразный, старый дом, а Диаманте — ничтожная жалкая дыра.
И она, разумеется, не допустит, чтобы отец ее уехал. Дон Ферранте напрасно так уверен в этом!
После обеда дон Ферранте собрался идти в café Europa играть в домино и стал искать шляпу, но донна Микаэла взяла его шляпу и пошла проводить его по галерее, ведущей вокруг двора. Когда они отошли от столовой, так что отец не мог их слышать, она живо спросила:
— Что ты имеешь против моего отца?
— Он мне очень дорого стоит.
— Но ведь ты богат!
— Откуда ты это взяла? Разве ты не видишь, как я тружусь?
— Сократи лучше другие расходы!
— Я так и сделаю. Джианнита уже довольно получила от нас!
— Нет, сократи мои расходы!
— Ты — моя жена, и у тебя все должно остаться по-прежнему.
Она молчала. Она думала, что она может еще сказать, чтобы разубедить его.
— А ты знаешь, почему я вышла за тебя?
— О, да!
— Ты знаешь и то, что обещал мне настоятель?
— Это его дело, я делаю, что могу!
— Ты, может быть, слышал, что я порвала со всеми моими друзьями в Катании, когда я узнала, что мой отец обращался к ним за помощью и они отказали ему?
— Я это знаю!
— И что я переселилась в Диаманте, чтобы избавить его от стыда встречаться с ними?
— Они ведь в братствах не бывают!
— И, зная все это, ты не боишься поступить так с моим отцом?
— Бояться? Нет, жена моя, я не боюсь!
— Разве я не сделала тебя счастливым? — спросила она тогда.
— О, да! — отвечал он равнодушно.
— Разве тебе не нравится петь для меня? Разве тебе неприятно, что я считаю тебя самым благородным человеком в Сицилии? Разве ты не радовался, что мне понравился старый дворец? Почему же все это должно кончиться?
