***
Было уже совсем поздно, когда Элисон, приоткрыв дверь своей спальни, выглянула в коридор. Было ли что-то видно? Помещение большое, неосвещаемое, девушка не могла разглядеть даже конца коридора. В комнату проникал свет луны, хоть и слабый, но оставаться здесь Элисон больше не могла: чужие стены словно давили на неё, а из-за долгого пребывания в постели разболелась голова.
Девушка вышла из спальни, тихонько закрыв за собой дверь, и, касаясь рукой стены, пошла вперёд по коридору. Поначалу её сопровождал лишь стук каблуков её ботинок, в которых она приехала сюда. Темнота, сырость и едва ощутимый ночной холод, возможно, пробившийся внутрь с улицы через щели – Элисон поняла слова экономки, в это время здесь действительно было жутко. А уж проверять, что находится в правом крыле замка, она точно не собиралась. По крайней мере, в такие вечера.
Элисон медленно дошла до лестницы, ведущей на первый этаж, спустилась, вздрагивая при каждом скрипе какой-либо ступеньки, и вдруг услышала голоса, доносящиеся откуда-то справа. Насколько она могла припомнить, там, в конце коридора, находилась кухня. Девушка запахнула свой длинный халат и не спеша направилась к приоткрытой двери, откуда в коридор лился заметный свет огня.
– Холодно нынче, верно? – услышала Элисон незнакомый мягкий голос женщины, по-видимому, очень молодой.
– По ночам, – утвердительно отвечал на этот раз мужской голос, низкий и грубый. – Лето, как-никак, на дворе.
– Как надоели эти вечные туманы! Если б только была возможность, я бы уехала из этой чёртовой глуши в город! А вчера ночью я опять слышала какие-то звуки со стороны озера. Жуть!
– Как будто бы в городе туманов не бывает! Да и куда тебе в Лондон? Никому ты там не нужна, девчонка из деревни!
– Помолчал бы ты, старикашка. Сам-то, небось, спишь и грезишь, как убраться отсюда...
– Не чеши язычком, девушка! Я на Ривзов проработал шестьдесят лет, и никуда уходить не собираюсь. Всю жизнь здесь пробыл, и не жалуюсь.
– Вот когда ты совсем одряхлеешь, хозяин возьмёт и выкинет тебя к чертям!
– Тише, София, тише, – третий голос принадлежал миссис Уоллес, Элисон узнала его, подойдя ближе к двери. – Чертей всяких удумала вспомнить на ночь глядя. Недобрый знак.
– Эх, молодёжь невоспитанная нынче, – снова захрипел старик. – В моё время дамочки и рта боялись раскрыть без мужского слова.
– Так то в твоё время, Жан! Ещё и дамочки! Какая же я дамочка? Я в деревне родилась, да, кажется, всю жизнь там и проживу.
