Через полчаса по едва заметному изменению ритма дыхания Николая Ивановича Анна Геннадьевна догадалась, что он проснулся. Николай Иванович, в свою очередь, услыхав, как шевельнулась супруга, тоже понял, что сон покинул её. После этого им не оставалось ничего иного, кроме как, повернувшись лицом друг к другу, обменяться поцелуями, пресными, словно диетические хлебцы.
«Он больше не любит меня», – подумала про себя Анна Геннадьевна.
«Она больше не хочет меня», – рассудил Н. И.
Они продолжали лежать ещё несколько минут на спине, как игрушечные солдаты в коробке – глаза открыты, руки по швам. Мысли их текли, не пересекаясь.
«Он больше не любит меня, – размышляла Анна Геннадьевна со свойственным ей почти что мужским спокойствием и тут же поправлялась, – то есть любит, конечно, но не так, как хотелось бы мне. Нет в нём искры и восторга, откровенного восхищения мною, какие существовали вначале! Но, согласись, – обращалась она к себе, – нельзя через год требовать от мужчины того, что он давал тебе в первые дни знакомства! Тогда ты была для него словно новый наркотик, и весь тот блеск в его серых глазах можно смело списать на счёт химии юного организма! Ты прекрасно осознавала это, кстати сказать, когда выбирала себе в спутники мужчину, который на десять лет моложе тебя. Его молодость, неопытность и непосредственность стали уже твоим наркотиком, вскружили тебе голову, а теперь – здравствуй, похмелье. Действие дурмана кончилось. И вот мы, как два наркомана, переживающие состояние ломки, вынуждены силою одного только разума убеждать себя, что жизнь и без дурмана прекрасна, что стоит быть вместе и безо всякой химии, просто потому что оба мы порядочные люди с развитым чувством здравого смысла и хотим завести детей. Но к чему тогда секс, не преследующий цели деторождения? Оргазм мне совершенно неинтересен; его я вполне могу достигнуть и без помощи мужчины, поэтому когда муж стремится доставить мне удовлетворение, его действия – суть раздражающий фактор, который хочется немедленно устранить, воскликнув: «Прекрати, дорогой, я сама!»
Внутренний монолог в голове Николая Ивановича развивался совершенно иным образом: «Она больше не хочет меня – начнём с этого, – задал он себе отправную точку. – Когда мы только стали встречаться, она готова была проглотить меня целиком – ей постоянно хотелось и притом немедленно, не нужно было добираться до постылой кровати, мы могли делать это в прихожей, на кухне, в ванной, могли и в подъезде, если не было сил терпеть, в студенческой аудитории, у неё в офисе, в примерочной кабинке – везде, где только настигал нас зуд. Её раскованность, её безумство в постели, её искушённость и сексуальный опыт, никак не соответствовавшие холодности и строгости внешнего вида, кружили мне голову! Мои ровесницы не имели и половины той страсти! Я был влюблён только в неё и способен на безрассудства! Теперь не то, теперь она остыла ко мне, что, впрочем, естественно – ведь страсть не может быть вечной. Но я по-прежнему люблю её, только любовь моя проявляется уже не в преувеличенных восторгах, не в словах, а в том, что я не способен её
