– Ленин, Альцгеймер… – вставлял я несмело.
– Пол Пот! – ликовал, как ребенок, Лумумба.
Похоже, что мы увлеклись и не заметили, как сделались центром всеобщего внимания.
– Да здравствует свободолюбивая Африка! – кажется, пробормотал кто-то.
– Долой кровавый бельгийский режим! – словно сорвавшись с цепи, трижды проскандировал Патрис и с ногами запрыгнул на праздничный стол.
– Долой кровавый бельгийский режим! – прокатилось по залу, достигнув ушей мирно дремавшего в окружении злющих бельгийских овчарок короля всех бельгийцев Бодуэна Первого.
– Браво, Лумумба… – еще не совсем проснувшись, одобрил король.
– Нет рабству! – затопал ногами Патрис. – Нет голоду! зною! тотальной безграмотности! организованной преступности! бездарным бельгийским колонизаторам!
– Ну-ну, обнаглела моя обезьянка! – похоже, обиделся Бодуэн Первый.
– Мы больше не ваши и не обезьяны! – сказал, как отрезал, Лумумба (потом эта фраза станет крылатой, и практически все свободолюбивые народы Африки начертают ее на своих знаменах).
– А чьи? – с любопытством воскликнул король.
– А ничьи! – очень тихо ответил Лумумба.
– В таком случае, фас! – громогласно скомандовал Бодуэн Первый.
– Щас! – повторилось эхом под сводами королевского дворца, и свора собак устремилась к единственному чернокожему человеку на этом балу (до белых им не было дела!).
Я хотел было крикнуть: «Не делайте этого!» – но отчего-то не крикнул, а побежал им навстречу в попытке отвлечь – что, собственно, и позволило Патрису нормально разбежаться и зацепиться за бриллиантовую люстру под потолком, с которой он, раскачавшись, перелетел на балкон для оркестра.
Еще до того, как исчезнуть, он подмигнул мне – мол, не надо грустить!..
Наутро Патрис был объявлен персоной нон грата с настоятельной рекомендацией самому покинуть Брюссель в двадцать четыре часа либо подвергнуться принудительной депортации (от линча на месте, как это принято в Бельгии, он, по счастью, был защищен дипломатическим иммунитетом).
До его выдворения, впрочем, была еще ночь, полная непредсказуемости и чисто мистических совпадений…
Итак, под надрывный собачий лай меня в суматохе и толчее вынесло из дома короля на старинную площадь Гран-пляс, где как раз в это время веселились участники всемирного костюмированного фестиваля кошек.
На мгновение меня ослепила кричащая роскошь кошачьих нарядов и украшений (еще более ярких и бесстыдных на безропотном фоне голодающих в странах третьего мира).
Это пиршество кошечек в сердце Европы пронзало мою душу своим несоответствием с гуманитарной катастрофой в сердце Африки.
