Позабыв про боль и затаив дыхание, я внимал последним словам вождя мировой революции.
Боги, казалось, низверглись на землю и стали людьми, со всеми вытекающими последствиями…
– Двое моих доверенных лиц… – между тем продолжал Владимир Ильич, – два пламенных революционера… садовник Кузьма… и доктор Тимошкин… доставили моего единокровного братца… на дачу… в Горках… тайком… в холщовом мешке…
Дальнейшие события кому-то наверняка напомнят дурной детективный роман с банальными переодеваниями, подменами персонажей, погонями, драками и прочей лабудой, обычно присущей авантюрным романам.
Но поскольку я тут ничего не придумываю, то остается согласиться с великим русским писателем Федором Михайловичем Достоевским, сказавшим вслед за не менее великим Шекспиром: мол, еще поискать второй такой примитивный театр, как этот наш мир!
Павел, по счастью, был жив, хотя выглядел плачевно: не стоял на ногах, ползал на четвереньках, к общению не тяготел, бессмысленно щурился на свету, чесался и дергался, как при Альцгеймере.
При этом мой друг, по собственному признанию, со слезами на глазах разглядывал это подобие человека и горячо благодарил Судьбу, что это не он пятьдесят два года тому назад родился в темной, тесной каморке, примыкающей к кухне.
За неимением сил и времени Владимир Ильич опустил детали встречи со своим человекоподобным родственником и только заметил, что жутко страдал, покуда тому на лицо приклеивали знаменитые ленинские усы и бородку, рядили в костюм и галстук в горошек.
Спешно простившись с любимой женой (после они так и не свиделись!), он той же ночью бежал из своей золотой клетки в подмосковных Горках и долгих пятнадцать лет прятался по конспиративным квартирам под разными именами и фамилиями.
Он опять начинал с нуля, только теперь у него за плечами был богатейший опыт теории и практики революционной борьбы.
К началу 1937 года под его революционными знаменами собрались тысяча тысяч недовольных СССР – от крестьян и рабочих до представителей передовой интеллигенции и видных военачальников.
– В одну… и ту же реку… увы… – сокрушенно заметил Владимир Ильич, – два раза… не ступишь…
В общем, как это бывает, их предали и арестовали.
Точнее, подумав, поведал вождь, предали лично его, а потом уже арестовали всех остальных.
Еще точнее, помедлив, простонал Ленин: пытал его лично сам Сталин – в Кремле, в своем кабинете, на дыбе, каленым железом, и он таки не удержался и продиктовал ненавистному Кобе имена с адресами всех недовольных СССР.
