– Ну, что ли, здорово, ублюдки! – слегка дрожащим от слез голосом приветствовал нас маршал Смерть.
– З-здр-равия! ж-желаем! тав-вар-рищ! ма-ар-ршал! – всех опередил и ответил за всех Бешеный Пес.
– Да расслабься, Игнат! – устало махнул рукой Смерть и медленно спешился.
– Вву-ву-вольно-о-о! – провыл генерал.
– Ну-ну, – безразлично поморщился маршал, – кто тут у нас еще алчет истины и справедливости?
– Н-ну! н-ну! кто-о! ещ-ще! алчет! ис-стины! и с-спр-раведливости?! – повторил Бешеный Пес во всю мощь своих легких.
Судя по воцарившейся гробовой тишине, никто не алкал – ни того ни другого.
– Все алчут, – тоскливо заметил Смерть, – не все признаются.
– Отнюдь! – подтвердил генерал.
– Не орал бы ты, брат… – попросил его Смерть, потирая виски. – Поскольку товарищ Сталин уснул, и не будем его будить.
– А мож-жет, р-разбудим, тав-вар-рищ ма-ар-ршал? – несмело прорычал Пес.
– Как, научи? – вопросил маршал Смерть и, махнув рукой на субординацию, сам обнял Бешеного Пса и разрыдался.
– Я… пр-равда… н-не з-знаю… тов-вар-рищ… м-ма-ар-ршал… – тоже не удержался и заскулил генерал.
– И как же мы будем жить без него, брат Игнат? – безутешно бормотал маршал Смерть.
– Э-эх, д-да к ч-чему т-тепер-рь ж-жить? – откликался Пес.
– Не хотим жи-ить без товарища Сталина-а! – раскатистым стоном прокатилось от края и до края тюремного двора.
– Без товарища Сталина мы не хоти-им! – заголосили по-вдовьи тысячи тысяч вертухаев, вооруженных до зубов.
– И мы без него не хоти-им! – осиротело завторили тысячи тысяч арестантов, осужденных на муки.
– Вообще, без него нам не жи-ить! – возопили, сливаясь в хор, жертвы и их палачи.
И тут вдруг случилось как будто то самое, ради чего эта Жизнь затевалась: все обнялись!
Все тысячи тысяч охранников, карманников, убийц, насильников, террористов, пацифистов, ревизионистов, членовредителей, садистов, мазохистов, конформистов, взяточников, коррупционеров, контрреволюционеров, евреев и прочих извратителей идеалов СССР – все обнялись!
И все эти люди, возможно, впервые не прятали слез и плакали не от обид или унижений, а – только от чувств!
И, может, впервые не мучились, не сомневались, не лгали, не завидовали, не проклинали, не унижались, не унижали, не вредили, не травили, не доносили, не клеветали, не преследовали, не истязали, не калечили и не казнили, а только – отдавшись внезапному чувству единения с ближним, доверчиво льнули друг к другу и поддерживали: сильный – слабого, зрячий – слепого, а великодушный – униженного и оскорбленного.
