Я увидал его, лишь только Трактиром пахли на Галерной,
С прудов зиме Песком, икрой.
Мигнул каток шестом флагштока
И сник во тьме. Москва казалась сортом щебня,
Который шел
Был чист каток, и шест был шаток, В размол, на слом, в пучину гребней,
И у перил, На новый мол.
У растаращенных рогаток,
Он закурил. Был ветер пьян, — и обдал дрожью:
С вина — буян.
Был юн матрос, а ветер — юрок: Взглянул матрос (матрос был тоже,
Напал и сгреб, Как ветер, пьян).
И вырвал, и задул окурок,
И ткнул в сугроб. Угольный дом напомнил чем-то
Плавучий дом:
Как ночь, сукно на нем сидело, За шапкой, вея, дыбил ленты
Как вольный дух Морской фантом.
Шатавшихся, как он, без дела
Ноябрьских мух. За ним шаталось, якорь с цепью
Ища в дыре,
Как право дуть из всех отверстий, Соленое великолепье
Сквозь все — колоть, Бортов и рей.
Как ночь, сидел костюм из шерсти
Мешком, не вплоть. Огромный бриг, громадой торса
Задрав бока,
И эта шерсть, и шаг неверный, Всползая и сползая, терся
И брюк покрой Об облака.
Москва в огнях играла, мерзла, В разгоне свищущих трансмиссий,
Роился шум, Едва упав
А бриг вздыхал, и штевень ерзал, За мыс, кипит опять на мысе
И ахал трюм. Седой рукав.
